Только много лет спустя я услышал упрёк за подобную деятельность. Во время туристской прогулки по Подмосковью наша молодёжная группа остановилась на ночлег где-то посреди леса, и я принялся готовить дрова для костра. Рубить я взялся тонкие молодые берёзки, испытывая при хрусте белых стволиков то же, почти садистское, удовольствие, что и двадцать лет назад в курчумской забоке. «Зачем же ты рубишь молодые деревья, когда вокруг полно сушняка?» – с удивлением и осуждением спросила меня молодая выпускница географического факультета МГУ. Я опустил топор и впервые почувствовал, что даже деревья не надо убивать без надобности, а тем более испытывать при этом удовольствие. Не захотелось даже отшутиться. До того стало стыдно. Заодно и за свои давние «успехи» в курчумской забоке.
Иногда мы, ребята, ходим в забоку и без хозяйственной надобности. Уже к концу августа добываем там боярышник. Находим хорошее деревце, располагаемся на нём как стая галок и, подтягивая ко рту ветку с гроздьями ягод, набиваем рот до крайнего предела. Мягкие, сочные, сладковатые ягоды слипаются в большой комок, дулю, которую можно долго обсасывать, превращая в горстку жёстких зёрен. Дули, в сущности, не особенно сладкие, однако слаще, чем всё другое, и мы возвращаемся домой с двумя-тремя такими дулями в кармане. Будет что сосать до конца дня, да так что от зёрен болит весь язык и нёбо. Зато сладко. Во время одного из таких походов наткнулись на осиное гнездо. Это был шар размером в большую голову, сделанный из чего-то вроде мятой светло-серой бумаги. Вокруг кружило несколько желтоватых ос, соблюдая строгий нейтралитет с нами. «Фашисты, – сказал наш заводила Колька, – будем бить. Давай тихо, не тревожь дораньше срока». Крадучись за кустами, набираем крупных обкатанных камней и подбираемся к самому стволу дерева, на котором на высоте двух наших ростов висит «фашистское» гнездо. Ждём Колькину команду. «Пли!» – орудия изрыгают снаряды. Видно, как они в клочья разрывают гнусный шар. Из него что-то сыпется и летит во все стороны. «Тикаем!» Драпаем, не оглядываясь и высоко прыгая через кусты. «Догоняют!» К счастью, никто нас не догнал, и мы ничем не поплатились за геройский налёт, разве что порванными штанами и ссадинами от падений во время отступления. На следующий день мы осторожно вернулись, как возвращаются преступники на место преступления. Под деревом и на ветках болтались клочья злополучного гнезда, но никаких ос, мстительно поджидающих нас, к сожалению, не оказалось.
И всё это в те дни, когда шла Курская битва. Мы только с большим запозданием узнавали о боях этого величайшего сражения. Кто-нибудь из колхозного правления возвращался из короткой поездки в райцентр и привозил новости – рассказывал всем, кого встречал. Люди напряжённо слушали о возвращении в боях наших населённых пунктов. Но слушали с недоверчивой и сдержанной радостью – ещё не исчезли страх и недоумение, давившие нас в долгое время 1941 и 1942 годов. Время, когда мы молча застывали, в который раз услышав чёрные известия: «…После напряжённых боёв наши войска оставили город…» Победа под Москвой только сняла ужас первых месяцев войны и зародила ожидание победы, но последовали тяжелейшие поражения и отступления 1942 года. Победа в Сталинграде воспринималась грандиозным героическим событием, которое произошло уже на самом пределе наших усилий. Она была заслуженной наградой за то, что сумел выдержать наш народ, и заслуженным наказанием зарвавшимся нацистским суперменшам. Стало ясно, что победа над проклятой силой действительно возможна, и теперь, летом 1943 года, наши страстные ожидания успехов наконец стали превращаться в реальные события. Но ещё надо было вжиться в сознание того, что успехи необратимы и, радуясь, мы «не сглазим» их.