Из ряда вон выходящими были у нас только уроки физкультуры. При плохой погоде мы учились делать упражнения в коридоре, а при хорошей наш учитель, молодой парень (почему он не был забран в армию?), гонял нас строем перед школой. Однажды его педагогический талант дал яркий плод: он приказал нам присесть на корточки и гусиным шагом двинуться вокруг школы. Уже на заднем дворе большинство нашего гусиного стада повалилось, кто на бок, кто на четвереньки, но физкультурник был неумолим – он приподнимал упавших за шиворот и толкал вперёд. В конце концов, полный круг сделало только двое-трое, я оказался среди них и был очень горд собою. Однако, когда я на следующий день утром спустил ноги с печки, меня ожидал сюрприз – ноги совершенно не держали, подгибались как хворостинки и сильно болели при этом. Идти в школу было просто невыносимо. На следующий день пришлось нести «объяснительную» записку. Ни я, ни физкультурник от гусиного шага не пострадали, но я получил запомнившийся «урок физической культуры».
По ночам стало примораживать. Придя в школу, стаскиваю тёплый пиджачок, располагаюсь за партой, раскладываю на ней вынутое из мешочка нехитрое школьное снаряжение. Как-то перед уроком все необычно засуетились и побежали на улицу. Девчонки в коридоре тоже прервали «там-там розу» и тоже устремились во двор. Там уже сгустилась небольшая толпа. Протискиваюсь вперёд на звук бубна с гитарой – в чём там дело? Седоватый небритый и хмурый мужик с лохматым вороньим гнездом на голове дёргает струны, а старая тётка в широкой измятой юбке до земли, с монистами на громадных обвисших грудях уныло бьёт в бубен с мелкими звоночками. Девчонка-подросток с болтающимися длинными и тонкими чёрными косами пританцовывает, поднимая пыль своей грязной юбкой, и что-то подпевает. Но центром внимания служит тощий сизо-чернявый мальчишка нашего возраста. На нём грязная дыряво-лохматая рубашка неопределённого цвета и такого же вида штаны, из которых торчат грязные босые ноги. Он притоптывает, отчего пыль вышлёпывается из-под его плоских синеватых ступней. При этом руки нескладно болтаются, а из ничего не выражающего лица слышатся чётко произносимые слова матерных куплетов:
Дружный одобрительный смех толпы следует каждому гнусному куплету. Пацан никак не реагирует, прекращает с безучастным лицом выговаривать свои перлы, только когда обходит круг с протянутой в руке бесформенной шапкой. Что уж он получает за работу, не видно, наверно, варёные картошки, огрызки кукурузы, но он снова встаёт в центр круга и снова радует народ своими мерзкими куплетами в той же уныло-мрачноватой манере. Особенно противно, что он напевает о чём-то нехорошем, о чём не принято говорить, но все окружающие понимают его и радуются. Один я не понимаю, но отвращение чувствую до тошноты. «Куда ты?» – удивился Юда, когда я начал задом-задом выбираться из толпы.