Вечером, когда мама пришла из правления, её потихоньку подозвала Эльза Адамовна и что-то тихо говорила ей некоторое время. Мама подошла к нам, определённо расстроенная: «Вова, Люся, как же это получилось? Мне стыдно за вас. Неужели вам не пришло в голову, что эта картошка – их единственное удовольствие? И они живут впроголодь, эта картошка – часть их дневного пайка. А вы надумали забирать у них пищу. Ужасно». Мы растерянно смотрим на маму, и растерянность тут же переходит в сильнейший стыд. Если бы можно было вернуться к тому моменту, когда первая девочка предложила нам кусочек картошки, мы бы теперь не взяли этот подарок в руки – он как горящий уголёк. Ведь дальше-то картошки воспринимались не как подарок, а как предмет обмена! Надо сейчас же вернуть несколько злосчастных кусочков, которые мы ещё не успели сгрызть. «Отнесите всё назад. Сейчас же!» Каждый шаг к занавеске даётся с трудом. Мы заходим за занавеску, опустив головы, подходим к столу и кладём на краешек несколько этих лёгких, полупрозрачных кусочков, которые просто жгут нам ладони.
Так я получил впечатляющий опыт торгашеской алчности. Как хорошо, что это произошло так рано и на всю жизнь как условный рефлекс отложило неприязнь ко всякого рода торговле. В девяностые годы, когда славные реформаторы сознательно и систематически уничтожали в стране всё ценное, уничтожалась и наука. Сообщество учёных уподобилось тараканьему гнезду, поливаемому струёй кипятка. Нужные средства на научную деятельность не выделялись, жалкая зарплата выдавалась с задержкой, иногда месячной, и тотчас же пожиралась чудовищной инфляцией. Спасайся, кто как может! Трудящиеся моего поколения не забудут, пока живы, жирную образину гайдара (заглавной буквы он не заслуживает), заполняющую весь экран телевизора и радостно сообщающую нам, что «рубль заработал». Он говорил это на следующий день после принятия указа о свободном курсе рубля, когда люди бросились в сберегательные кассы, пытаясь спасти свои небогатые накопления, уничтожаемые палом инфляции. Ещё бы гайдару не радоваться – ведь он-то отлично понимал, что кардинально расчищает рынок от конкуренции многомиллионной массы советского трудового населения. На народную собственность была протянута заранее выращенная мохнатая «рука рынка». И в 1993 году кто бежал из России, кто спасался от демократических мародёров огородом или челночной торговлей. Огорода у меня не было, а урок, полученный зимой 1943 года, не забылся – не возникало и тени намерения спасаться каким-либо видом торговли. Выплыл другим способом, но это уже совсем другая история.