Незаметно прибывает день, и солнце становится всё ярче, весело сверкая на сугробах и пышных белых шапках крыш. Дороги превращаются в глубокие траншеи, в которых двум саням не разъехаться, и, когда видишь лошадь, идущую навстречу, спеши юркнуть в траншейку к ближайшей избе. Так мы и сейчас шмыгнём с дороги, потому что навстречу идут двое саней. Необычно, что перед ними двое пеших. У второго что-то в руках. Нет. Не что-то, а винтовка наперевес. А первый идёт в распахнутом лохматом чёрном полушубке, без шапки. Идёт, тяжело наклоняясь вперёд, шатаясь из стороны в сторону. Скуластое нерусское лицо выглядит почти чёрным, несмотря на ослепительное сияние солнца. Мы едва успеваем увернуться в сторону, когда ноги у него заплетаются и он втыкается голыми руками в снег, оказавшись на четвереньках. Короткие помятые пимы, соскальзывая, скребут снег. Идущий за ним мужик в длиннополой жёлтой дублёнке с большим курчавым белым воротом широко размахивается и с выдохом бьёт упавшего прикладом в спину. Тот от удара делает несколько шагов по-собачьи, быстро перебирая в снегу руками и тощими заголившимися ногами в широких коротко обрезанных пимах. Но как-то быстро съёживается и приподнимается на ногах, перебирая ими по рыхлому снегу, слегка придавленному полозьями. Тогда мужик в шубе снова размахивается винтовкой и с хриплым матом бьёт по лохматой спине. Ударенный ныряет головой и пробегает мимо нас, скрывшись за снежным бортом траншеи. А мимо нас уже фыркает лошадь, обдавая острым запахом пота и мочи. В санях лежит на сене возчик, тоже в дублёнке с белым воротом, за которым торчит дуло винтовки. Во вторых санях полулежит мужик, обнимая рукой мордастого волкодава. Самодовольно смотрит на нас, широко усмехается нашему оторопелому виду. Вот они уже проезжают, а глухие хлопки ударов приклада, кажется, ещё слышны за скрипом саней. Мы молча выбираемся на дорогу и, не говоря ни слова, бежим домой.
Вечером, рассказав дома об этой встрече, узнаю, что через Пугачёво гнали дезертира. Местный «нацмен» (местные жители не разбираются в аборигенах) призывного возраста из какой-то малочисленной стоянки где-то уже за Платово был найден военкоматскими и увезён вниз, в райцентр. По-русски он почти не говорил и, конечно, не понимал, почему его забрали и зачем. Никто не ожидал, что он уйдёт из призывного пункта в ту же ночь, когда ещё не успели отобрать у него одежду, шапку и обувь – куда уйдёшь такой зимой? А ушёл. Пришлось высылать наряд из трёх стрелков на двух санях, с овчаркой. Несколько суток охотились за ним вокруг стоянки. Уже паёк кончился, когда нашли. Понятно, как озлобились. Мне же эта встреча открыла, что не все наши бойцы – это справедливые и добрые люди, похожие на новогодних дед-морозов, что среди них есть и такие вот жестокие люди. Только позже мне стало ясно, что нас защищал единый могучий, отлаженный механизм, спасая от порабощения немцами, и этой могучей силе я бесконечно благодарен, несмотря на все её неизбежные жестокости.
23 февраля, в день Красной Армии и Военно-Морского Флота, наш физкультурник довольно косноязычно рассказал нам, как мог, об этом празднике. В честь праздника он проводит у нас забег на пять километров. Денёк солнечный, но ещё зимний, морозный. Одеваемся, выходим во двор, физкультурник ставит задачу: пробежать от школы за село до моста и обратно. «Марш!» – И уходит в учительскую. Мы кучей бежим по дороге до последних изб и дальше, через снежное поле, к Курчуму. Там в него втекает речушка, пересекающая Пугачёво, и через неё бревенчатый мост – наш поворотный пункт. Сначала я вижу и слышу рядом других ребят, но вскоре за последними избами говор утихает, и я сквозь пот, заливающий глаза, вижу только одну фигурку, мотающуюся по другую сторону дороги. Только разворачиваясь у моста, вижу, что кроме меня добежала только одна наша девчонка, Валя. В классе она сидит на две парты впереди меня, и я обычно вижу только светлый хохолок на её затылке. Здесь хохолка не видно – он прячется в мохнатой чёрной ушанке. «А где другие?» – «Устали, запыхались», – отвечает она, явно довольная тем, что она-то не запыхалась и от меня, мальчишки, не отстала. Не рассуждая, мы молча топаем назад. Вот и село – на крыше сарая у одной из изб лежат на брюхе ребята, участники забега. Они что-то весело орут нам, размахивая руками и ушанками. Когда мы героически заканчиваем забег, около школы уже никого нет, мы молча заходим в пустой класс и забираем свои сумки. Досадно, что наш успех никем даже и не замечен.