Но, сняв простыни, она замерла на добрых полминуты, пытаясь осознать увиденное. Потом сунула руку в глубину шкафа, пошарила несколько раз, словно все никак не могла убедиться в том, что мячи-то все до одного на месте, а вот из денег не осталось ни единой купюры. Все деньги исчезли.
Вымытая, накрашенная, надушенная, незадолго до полудня Виктория присела на террасе одного припортового кафе. Небо, как и накануне, было в тучах, воздух сырой и свежий, столы усеяны мельчайшими каплями, и никого, кроме нее, не было на этой террасе. Виктория выглядела спокойной, хотя мысленно вновь и вновь переживала сцену с пустым ящиком шкафа. В этот миг обычный шум и гам сменялся куда более грозной тишиной. Виктория, внаклонку стоявшая перед шкафом, медленно выпрямлялась, потом сразу опять нагибалась, чтобы выдернуть пустой ящик из ячейки и заглянуть еще, в самую глубину, как будто бумажные деньги могли провалиться сквозь дубовые доски. Она даже потрясла опрокинутый ящик, но оттуда медленно вылетели только какие-то крошки. Затем, держа его за ручку, как чемодан, она пошла к себе в комнату, за окном которой, не спеша, занимался день. Проходя мимо зеркала, она остановилась, потом, поймав в нем отражение своего лица, уронила ящик к ногам.
Но теперь Виктория взяла себя в руки и терпеливо ждет, однако Жерар не появляется к тринадцати часам, как обычно. Беспорядочно прибывают другие, более или менее довольные тем, что видят Викторию, и она дает им время попить кофе, а уж потом спрашивает, спокойно так спрашивает, где можно найти Жерара. Но ни Фред, ни Крис, ни Гаэль не могут ей ответить, они сами его три дня не видели; кстати, Карло тоже исчез одновременно с ним. Биль ведет себя уклончивее, в глазах мстительные огоньки, но остальные держатся искренне, впечатлительный Бен даже беспокоится. Немного погодя Жильбер, к которому не так легко подступиться, отвечает на вопрос Виктории, так же как остальные, но при этом улыбается нехорошей улыбкой и гладит свою борзую.
Вернувшись во флигель, тот, где гольф, Виктория поспешно прикинула, что происходит, и подвела баланс. Сперва — что происходит: ничто не доказывало, что Жерар причастен к исчезновению денег, откровенно говоря, с тем же успехом можно было бы утверждать, что Виктория причастна к смерти Феликса, но все равно нельзя было просто отмахнуться от подозрений, пренебречь серьезными аргументами. Разумеется, ей нечего было и думать о том, чтобы прибегнуть к услугам полиции, и Жерар, судя по всему, это понял. Значит, оставалось единственное решение — податься из этих мест в другие, менее разорительные. Впрочем, три месяца, на которые было снято жилье, истекали вместе с зимой. Она позвонила Ноэли Валлад — ключи отдать, и та как будто не оценила чистоты во флигеле, просто провела пальчиком по каминной плите, но как всегда, не касаясь поверхности, и Виктория чуть было не рассказала ей, что произошло.
Затем был подведен баланс: насчитав у себя в бумажнике две тысячи сто двадцать франков, Виктория отправилась в местное отделение своего банка и там из осторожности не обратилась ни к кому из служащих. Банковский автомат самообслуживания выдал ей плохо пропечатанный итог: сумма у нее на счету достигала семи тысяч девятисот тридцати девяти франков. Набрав свой код на клавиатуре автомата, она почувствовала страх, а вдруг ее ищут и по коду мигом вычислят, где она. Но ничья рука не опустилась ей на плечо, никакая автомобильная дверца, когда она вышла на улицу, не распахнулась, преграждая ей путь. Итак, на этот день ее достояние достигало десяти с хвостиком тысяч, больше, чем ничего, но, если кроме этого рассчитывать не на что, то о чем говорить.
Однако, вместо того чтобы растянуть эту сумму на подольше, Виктория не пожелала слишком круто менять образ жизни. Предпочитая верить, что все как-нибудь образуется, Виктория пустилась на поиски приличной гостиницы, — пожить пока, а там будет видно. Позже она подумает. На худой конец, всегда устроится продавщицей или кассиршей, найдет не такого бесцеремонного любовника, как Жерар, в самом крайнем случае, временно выйдет на панель, еще посмотрим. Спешить некуда. Эту последнюю возможность мы действительно рассмотрим в самых уже крайних обстоятельствах. Пока суть да дело, был снят номер в гостинице «Альбицциа».
Триста двадцать франков, включая завтрак, — на первый взгляд, номер был идеальный, не слишком просторный, потолок довольно низкий, шелковистый свет проникал внутрь через два стрельчатых окна, уставленных горшками с цветами. Натертый паркет, сидячая ванна, телевизор на стенке, дополнительная перина и вид на окаймленный бахромой доморощенных платанов садик, где носились славки и на относительном приволье рос питтоспорум. Конечно, при таком тарифе деньги растают меньше чем в три недели, но дама в регистрации выглядела обнадеживающе — добрая улыбка, благожелательный шиньон — и, после того как Виктория, проникнувшись доверием, описала ей свое положение, хотя кое-какие подробности опустила, эта дама вроде бы дала понять, что потом все как-нибудь уладится. И вот, в первое утро, разбуженная конгрессом дроздов, Виктория, придя на завтрак, замерла на пороге ресторана: она заметила сидевшего возле застекленной двери Луи-Филиппа, который, уйдя в чтение сложенной перед ним газеты и водрузив на нос очки, макал в чашку рогалик.
Присутствие Луи-Филиппа в «Альбицциа» не только было необъяснимо, но и не могло не вызывать тревогу. Когда он несколько недель тому назад заезжал во флигель, то пробурчал, собирая осколки стекла в бумажную салфетку, что этим же вечером возвращается в Париж, не уточняя, приедет еще или нет. Очевидно, он в городе, по меньшей мере со вчерашнего дня, и то, что он не навестил Викторию, ни на что не похоже. Конечно, не исключено, что он здесь просто проездом, по другому поводу, и тогда он, конечно, просто отложил визит на попозже. А может быть, явился во флигель уже после того, как девушка съехала, уткнулся в запертую дверь и теперь завопил бы от радости, вздумай Виктория, пройдя через зал ресторана, оторвать его от газеты, кто знает, все может быть. Однако Виктория потихоньку дала задний ход, поднялась к себе в номер, сложила чемодан, который только успела разобрать, вышла из гостиницы и села в автобус, идущий вдоль атлантического побережья на север.
Эта дорога идет в стороне от пляжей, моря не видно, а жаль. Приятней было бы смотреть, как рождаются и набухают волны, а потом обрушиваются, видеть, как каждая из них до бесконечности ведет к концу свою версию, свое истолкование идеальной волны; можно было бы сравнивать их повадки, их замысел, их чередование, их звучание, но нет, к пятнадцати часам Виктория вышла из автобуса в Мимизане. Почему в Мимизане. Почему бы и нет. Но в итоге нет: спустя два часа она села в другой автобус, идущий в Мимизан-Пляж.
Мы никого не хотим обидеть, но Мимизан-Пляж скорее всего не так хорош, как Сен-Жан-де-Люс. Во всяком случае, гостиница там была куда хуже. Комната ненамного дешевле и вид на автостоянку, администратор с экземой, персонал рассеянный, трубы громогласные: канализацию то и дело сотрясали мощные удары. Поскольку задний фасад здания как раз заново красили, строительные леса загораживали свет, а два отрезка мостков, наискось соединенные стремянкой, перечерчивали окно зигзагом. На нижних мостках никого, но на верхних суетился человек, от которого видны и слышны были только нижние конечности до ляжек и транзистор. Таким образом, хотя стоянка была и не очень видна, но Виктория очень скоро поняла, что предпочитает как можно больше времени — весна уже вступала в свои права — проводить на улице.