Когда стало ясно, что Борзой идет прямиком к костру, я пригнулся еще ниже, перебежал от дерева к кустарнику, а оттуда – к большому куску бетона, лежавшему на границе стоянки. Присел за ним и очень осторожно выглянул.
Ясно было, что дальше двигаться нельзя: костер горел ярко, и если не с грузовика, так с мастерской меня точно засекут. Ладно, что мы тут имеем?.. Прямоугольник асфальта, на нем – длинное здание мастерской, ворота выломаны, виден большой зал. Перед мастерской, задом к ней, стоит грузовик. Слева от машины ремонтная «яма», справа – костер. Я сейчас гляжу на все это спереди, то есть нахожусь перед покатой кабиной грузовика.
На машине сидел охренеть какой огромный мужик, метра два, если не больше. Я не мог понять, что у него за ствол, но было такое впечатление, что это ручной пулемет. А вот часового на крыше мастерской почти не видно – только силуэт, едва подсвеченный снизу.
Вокруг костра лежали шкуры, на них и устроились трое бандитов. Доносился запах жареного мяса и крепкого курева. Двоих я узнал: Рыба и Кузьма. Бородач курил, неторопливо затягиваясь, уголек самокрутки разгорался и угасал. Третий сидел ко мне спиной. Обычного роста, бритый череп, очень широкие плечи. Пока больше о нем сказать нечего.
Ну, и где Миха? Заперт в одной из комнат рядом с ремонтным залом? Или связанный лежит на дне бетонной ямы? Нет, последнее – вряд ли.
Когда Борзой подошел к костру, Рыба не пошевелился, а Кузьма с третьим бандитом подняли головы. Великан на грузовике повернулся, скрипнув железом. Часовой на мастерской не двигался – может, спит?
— Я тебе сказал: долго не бухать, — угрюмо произнес тот, что сидел спиной ко мне. – Почему хромаешь? С рукой что?
Ясно — старший. Главарь.
— Да я… — заговорил Борзой, – там с одним… Хрен из леса, блин! Сцепился с ним…
— Сцепился? – на бритой голове заиграли отблески костра, когда главарь повернулся к Борзому, неуверенно топтавшему у костра.
— Ну, так вышло…
— Что ты там лепечешь, придурок? Судя по тому, как ты хромаешь, он тебя отметелил.
— Не, Зверобой, ты послушай…
— Чего мне тебя слушать? Сказано было: скоро дело очень серьезное, ни во что не встревать. А ты?
— Да я… Девка эта, понимаешь? Шлюха — а не дает! Я к ней и так, и сяк… А этот… Ну, он вышибала там новый. Зверобой! – горячо зашептал Борзой, склоняясь к главарю. – Пошли, замочим его. Он жлоб какой-то, из Леса только выполз… у–у, морда тупая! Давай его убьем, к Лесу бога душу его мать!
— Шум сказано было не поднимать, — раздельно повторил тот, кого звали Зверобоем.
— Да какой шум! Мы тихо! Зарежем его, чик – и жмурик!
— А сам, значит, не можешь? – спросил Кузьма, выпустив в звездное небо клуб дыма.
— А ты молчи, борода! — окрысился Борзой. – Вертухай, блин, чья б мычала! Зверобой, ну, пошли…
Борзой еще ниже склонился к главарю. Я не понял, что произошло, не увидел удара, но кочевник в красной рубашке вдруг отлетел назад и стукнулся затылком об асфальт. Приподняв голову, он застонал:
— Зверобо–ой, ну ты чего…
— Дурак ты, — тот вроде и не пошевелился. – Еще раз встрянешь в такое, я тебя убью. Сто пудов говорю, не посмотрю, что племянник. Ты понял? Понял, дурак?
— Понял, понял я, — Борзой перевернулся на живот, подполз к костру и с трудом сел.
— Всем спать, — приказал Зверобой, затем повысил голос: – Боров, Гига – дежурить дальше, через два часа Кузьма с Рыбой сменят. Все, теперь тишина.
Он как сидел – так и лег на бок. Подчинение в банде было, судя по всему, абсолютное, никто в ответ не сказал ни слова. Остальные трое тоже улеглись, подтянув к себе шкуры, накрылись ими. Кузьма щелчком отбросил самокрутку, та упала на асфальт, разлетелась искрами и погасла.
Я продолжал наблюдать. Спустя пару минут Борзой сел, оглядел других, вороватым движением достал из шкур фляжку, раскрыл и надолго припал к ней. Убрал обратно, вытащил пачку сигарет. Веткой выкатив из костра уголек, прикурил.
Стало совсем тихо. На кузове грузовика здоровяк выпрямился, потянулся с громким зевком. И правда великан, больше Кирпича, а ведь тот немаленький. Такого, как вышибалу, на «раз–два–три» не завалишь. Боров - почти наверняка эта кликуха принадлежала именно часовому на грузовике - прошелся по кузову, и я понял, что в руках у него действительно ручной пулемет. Во дает мужик! Такой ствол весит целую тонну. Встав спиной ко мне на другом конце машины, Боров махнул рукой часовому на крыше, и тот в ответ отсалютовал. Не спит, значит. Великан повернулся боком ко мне, сел и замер.
Я внимательно оглядел грузовик. Прямоугольный кузов обит железом, двери не видно – она на торце, обращенном к мастерской. В борту два окна, закрытые железными ставнями. Еще и засовы на них. Снаружи. Почему так?
Миха внутри, вот почему.
Конечно, я не знал этого наверняка, но была полная уверенность: он там. Не в одной из подсобок мастерской, не на дне бетонной ямы – в грузовике.
Сейчас мне туда не пробраться. То есть чисто теоретически я могу обойти мастерскую, залезть на нее с задней стороны, тихо–тихо подползти к часовому, Гиге этому, еще тише снять его, также неслышно спуститься, затем, улучив момент, когда Боров будет смотреть в другую сторону, подлезть к грузовику, забраться на кузов, перерезать глотку великану… Но практически – нереально. Я не ниндзя и не человек–невидимка. На крыше обязательно что-нибудь скрипнет, Гига или Боров или кто-то у костра обязательно услышат – в общем, меня засекут. И Михаила не спасу и сам спалюсь.
Главное: у меня до сих пор очень мало информации. Я не понимаю, зачем они выкрали напарника. Надо возвращаться, еще раз все обдумать, попытаться раздобыть новые сведения, порасспрашивать людей. А завтра действовать. То есть уже сегодня, скоро рассвет.
Была и вторая причина, по которой я не спешил начинать прямо сейчас: мучительно хотелось спать. На ногах с раннего утра, ранен, прошел большой кусок от стоянки до Черного Рынка, по веревке ползал, стрелял, дрался дважды. Насыщенный день. А тут пара часовых в разных точках, трое людей у костра… В таком состоянии точно не смогу разобраться со всеми.
Борзой, докурив, улегся. Я на корточках тихо попятился от своего укрытия, потом выпрямился и пошел обратно в Шатер.
* * *
Заведение уже закрылось. На табурете, завернувшись в одеяло, дремал Борька с АК на коленях. Входной клапан был затянут. Знакомым путем я обошел Шатер и попал в свою каморку, воспользовавшись дверью в задней стене.
Днем в коридоре у кухни я заметил большую бадью с водой, и теперь решил ею воспользоваться. Разделся, в одних штанах прошел туда, по дороге сняв с вбитого в столб крюка тускло горевшую газовую лампу. Наскоро помывшись, вернулся к себе. Хорошо, что шкуры на кровати чистые и, кажется, без блох. Неприятно будет, если кусачие твари начнут по мне скакать. Поставив лампу на пол, я положил «махновку» рядом, у края койки, и с наслаждением вытянулся на ней во весь рост. Увидел, что не навесил замок на кольцо «молнии», закрывающей входной клапан, понял, что встать и сделать это нет уже никаких сил…
Тут брезент шевельнулся, застежка тихо звякнула. ТОЗ взлетел, и ствол уставился в лицо вошедшему.
То есть вошедшей.
— Хочешь застрелить девушку? – спросила она.
Поспал, называется. С другой стороны, даже удачно, мне ведь кое-что пришло в голову по дороге от стоянки бандитов, и девчонка нужна для воплощения плана.
— Стрелять не буду, но могу поцеловать, — сказал я.
Ксюха пошла к кровати. На ней была только мужская рубашка, застегнутая на две нижние пуговицы, и больше ничего.
Ствол ружья все еще смотрел на гостью. Она приближалась медленно, глядя мне в лицо, пока металл не коснулся нижней части живота, скрытого рубашкой. Словно не заметив этого, Ксюха спросила:
— Где ты был?
— Свежим воздухом дышал.
Я слегка опустил оружие, подцепил край рубашки и медленно повел стволом вверх, задирая ее. С протяжным вздохом Ксюха отстранила ружье, встала коленями на край кровати, затем качнулась вперед – и мягко упала на меня.