Третий — Сергей Афанасиевич Борви́нский, министр просвещения. Человек непонятной наружности, вроде и низок, а вроде высок. Вроде толст, но странная худоба в ногах и руках. Лицо было того же свойства: в нем поразительно равно сочеталась красота и безобразность. Густая черная бровь подпирала лоб единой линией, и длинные зачесанные налево волосы упадали за ухо. После рукопожатия он вытер ладонь о платок.
Беликов сделал наивнимательнейшее лицо, будто приготовился выслушать целую нотацию. Но вовремя вспомнил про друзей и поспешил также их представить. «Три титана», назову их так, с еще более равнодушными лицами поприветствовали Василевского и Немова, и, наконец, все официально познакомились.
— Вы трое, пожалуй, самые дельные из всех молодых людей, которых я встречал за свою жизнь, потрясающе… — восторгался министр просвещения Борвинский с безучастным видом, притом отирая руку платком.
— Благодарю, я не рассчитывал сегодня слышать похвал, — ответил Андрей Василевский.
— Хм-м, федеральная служба, — произнес Ковров, опираясь на трость из слоновой кости, — а какие звания у вас, господа?
Те назвались.
Борвинский прикрыл лицо платком, как будто бы собираясь чихнуть. Выражение его тут же сделалось серьезным, и он поспешил убрать платок в карман. Василевский натянул улыбку, в то время его глаза бегали. Повисло звонкое молчание. Беликов, посматривая на Василевского, хотел начать разговор, но не знал с чего, поэтому решил подождать. Немов, уставившись в свои ботинки, казалось, впал в спячку, будто русский медведь.
Золотарев испытующе взглянул вдаль. Там Леон Соломонович Комкин все так же стоял со своей женой и с кем-то любезничал.
— Ах этот Леон, любит он быть в центре внимания! — выказал министр финансов.
Ковров, ухмыльнувшись, сделал странный жест и пожелтел. А после сказал:
— При его-то должности не следует. Он так глуп. Может подойти и запросто начать разговор с каким-нибудь почтмейстером или официантом. Не удивлюсь, что его парикмахер ведает все государственные тайны. А как он любит кидать умные фразы! О, это просто невыносимо…
Золотарев поправил белый жилет свой и жемчужную запонку.
— Да, да, его поведение рушит все границы субординации.
— Глупый человек любит выглядеть умно, — театрально вмешался Борвинский. — А как считают наши новые друзья? — добавил он, указывая на тройку офицеров, как будто напоминая об их присутствии.
У Золотарева в эту секунду был взгляд десятилетнего мальчишки, который играет в солдатики.
— И вправду, вы, молодые люди, уже имели «удовольствие» общаться с Комкиным? — улыбался Ковров страшно и нервически.
Три моих подопечных были в абсолютном ступоре: посматривая друг на друга, ища ответы в глазах, стояли они молча.
Борвинский гладил длинные свои волосы, и все три министра не без удовольствия наблюдали за юнцами, будто делая их похожими на себя, укрепляя молодые умы и готовя их к главным заговорам закулисья.
Молчание скоро было нарушено. Комкин, учуяв оживленную беседу, решил сам подкрасться к товарищам министрам. Он показался сзади Борвинского, уже один — без сопровождающих, и громко обратился: «Кого я вижу, Сергей Афанасиевич, — хлопнув того по плечу, — Аркадий Сергеевич, Николай Германович. Несказанно рад вашему обществу. Нашли время! Выбрались! Только почему же вы меня избегаете?»
Три офицера еще больше просели в землю. Они будто стали соучастниками. Спорю на платок Борвинского, которым он всегда закрывает лицо, что и министры были удивлены неожиданному появлению не меньше.
Немного побегав глазами, Борвинский обратился к Комкину, одной рукой вытирая платочком плечо, а другую подавая для пожатия: «Простите мою неосмотрительность, но я был уверен, что уже поздоровался с вами! Оно и понятно, вы в центре внимания. Даже те, кто просто видит вас вдалеке, думают, будто уже насладились вашим чудесным обществом».
Комкин был удовлетворен столь прилежным реверансом и, поздоровавшись с министрами, встал в круг, который невольно образовался близ колонны. Думаю, офицеры уже вынесли третий урок: лесть — лучшее удобрение карьере. И если даже министры льстят, то куда уж другим. (Уточню, что Комкин хоть и не министр, а в равных возможностях с Ковровым и прочими).
Ковров тем временем, подавая руку Комкину, спросил: «А где ваша очаровательная Анетта Степановна?» И получил ответ: «Отошла поболтать с подругами».
Когда все приветствия были пройдены, Леон Соломонович наконец обратился к офицерам. Вокруг теснилось множество лиц, но никто не смел без приглашения подойти к колонне, подле которой они стояли.