Я освободил чемодан и сложил туда деньги. Получился ковер из купюр, заботливо собранных в пачки. Директор банка лично вручил мне мои сбережения, немного обеспокоенный: «Вы уверены, что правильно поступаете?» В своем номере я любовался богатством, что скопил за свою жизнь, переполненную всевозможными намерениями. Купюры выглядели так здорово: я их гладил, трогал, теребил, нюхал. Настал вечер, я закрыл чемодан и оделся. Достал тот самый льняной костюм. Вышел из гостиницы. Завидев меня, хозяин удивился: «Вы съезжаете?»
В казино я спросил г-на Лопеса. «А, Патрик! Какой сюрприз! Чем обязаны вашему визиту?». Я открыл чемодан: «Я пришел играть». Пришлось объясняться, а то он заподозрил что-то неладное, смотрел на меня с подозрением. Потом он решил меня образумить, я сразу его остановил: «Пожалуйста, г-н Лопес. Я хотел бы пойти поиграть». Какой-то новенький, незнакомый мне служащий казино, проводил меня к столу с рулеткой. Мой бывший напарник, с которым я работал последнее время, уважительно приветствовал меня. Подошло несколько любопытных. «Делайте вашу ставку, месье». Я все поставил на 11, мой номер в отеле. Г-н Лопес в последний раз строго посмотрел на меня. «Ставок больше нет!»
Среда.
Бассейн. Одна минута сорок восемь секунд под водой и 1050 метров.
Обед в «Тадж-Махале»: шишкебаб, рис басмати.
После обеда взялся за книгу Жана-Мари Лаклавтина. Достал ее из чемодана, открыл и стал читать. Двенадцать страниц.
Спать в 23 часа.
Воскресенье.
Провалялся все утро до 11 часов.
Небольшая прогулка: 5 километров.
Работал над путешествием вокруг света: подготовил программу по Индонезии.
Спать в час ночи.
Суббота.
Прошел пешком восемнадцать километров.
Обед в «Китайском счастье».
Прочитал три страницы Лаклавтина.
Умер Джонни Холидей. Ему был 101 год. Он прожил долгую жизнь. Посмотрел по телевизору посвященную ему передачу.
Спать в полночь.
Этот день национального траура стал последней датой в подробном дневнике Патрика Перрена. Все уместилось на девяноста восьми страницах обычной школьной тетради марки «Завоеватель».
Впервые я встретился в Патриком Перреном шесть лет назад. Моя мать была почти уверена, что он не покидал Кана. Я и в самом деле отыскал его в гостинице «Надежда» в центре города. Спросил у администратора, как мне его найти, и через несколько минут он сам уже спускался ко мне. Высокий, худощавый, он был удивительно молод, бодр, подтянут, импозантен, от него веяло странным величием. Он взглянул на меня и спросил:
— Вы хотели меня видеть?
— Да. Меня зовут Симон Леблон. Вы знали мою мать сорок лет назад. Ее звали Саранья. Мы можем где-нибудь побеседовать?
Мы пошли прогуляться.
— Как она поживает?
— Хорошо. Она вернулась в Таиланд, в Шианг-Май.
Он шел широким размеренным шагом, глядя перед собой и покачивая головой.
— Это несколько деликатная тема… Я биолог, генетик. Некоторое время назад я совершенно случайно узнал, что мой отец мне не родной. Тогда мама рассказала мне о ваших с ней отношениях. По ее словам, вы мой биологический отец.
Патрик Перрен остановился и внимательно на меня посмотрел.
— Сын?
— Да. В этом довольно легко убедиться, если вы пожелаете.
— Надо же! А я-то думал, что не оставил после своего пребывания на земле ни единого следа… Симон… Да, припоминаю. Я подарил тебе резинового жирафа, когда у тебя резались зубки. Ты ел?
— Простите?
— Ты голоден?
Мы пообедали в «Тадж-Махале». Он рассказал мне о том, что планирует путешествие вокруг света, работает над этим. Но из-за того, что творилось в мире, он не знал, куда ему ехать.
— Итак, значит, ты ученый?
— Да, я занимаюсь генетикой. Участвую в исследовательской программе совместно с европейским аэрокосмическим агентством.
— Должно быть, твоя мать гордится тобой. А отец?
— Он умер двадцать лет назад.
— Тебе что-то от меня нужно?