Через несколько дней под вечер мы приехали в Москву. Нас встретили два офицера. Когда мы шли по вокзалу, люди на вокзале с удивлением смотрели на нас. Некоторые что-то кричали нам, называя то «фрицами», то «фашистами». Нас завели в специальную комнатку, расположенную в зале ожидания. Пассажиры и солдаты в зале ожидания с любопытством смотрели на нас через стеклянную дверь, не скупясь на замечания. Примерно через час нас в закрытой машине куда-то повезли. Вылезли мы в каком-то дворе. По мнению генерала Дешео, это была Бутырская тюрьма. После долгого ожидания нас помыли в бане, одежду продезинфицировали и, накормив нас рыбным супом с хлебом, повели на допрос.
Генералы к нам уже не вернулись. Меня вызвали на допрос последним. Было это под утро. Допрос по-немецки вел следователь, видимо офицер.
После допроса меня привели в камеру, где я позавтракал. Затем пришел врач, сделал перевязку на ногах, дал лекарство. Мне разрешили весь день лежать на нарах, что автоматически освобождало меня от уборки камеры.
В этой камере я просидел суток тридцать. Время, разумеется, тянулось очень медленно. Разнообразил его только вызов к врачу, а это случалось через день. К счастью, я мог спать в любое время дня и спал до тех пор, пока меня не будили Чатхо или Эндреди, которые все время горячо спорили о войне, о нашей будущей судьбе или о том, кому сегодня убирать камеру. Иногда они даже ссорились и переставали разговаривать друг с другом. Тогда все переговоры они вели через меня.
Разговор протекал примерно так:
— Дани, скажи этому майору, чтобы он… — обращался ко мне Эндреди.
Или:
— Господин капитан, передайте старшему лейтенанту, что… — говорил Чатхо.
Я, разумеется, в их дела не вмешивался. Однако если я начинал разговаривать с ними, они оба нападали на меня.
А как-то Чатхо обратился ко мне с такими словами:
— Вы, господин капитан, не заслуживаете возвращения на родину, а если это все же произойдет, то вам придется понести строгую кару за то, что все мы оказались в плену.
А однажды Эндреди взорвался, начал кричать, что Чатхо кичится своим майорским званием и требует от него, Эндреди, создать какие-то особые, более комфортабельные условия. А он, Эндреди, вовсе не денщик майора.
На следующий день Чатхо встал с левой ноги, в тот день была его очередь убирать камеру. Часовой дал ему метелку, совок для мусора и тряпку. Едва часовой закрыл дверь камеры, как майор, словно сумасшедший, заколотил в дверь, а когда она открылась, хотел бросить в часового совок и метелку. Меня поразила выдержка и спокойствие часового. Он ушел и вскоре привел офицера, который, путая русские слова с немецкими, прочитал Чатхо короткую мораль.
— Ваша вспышка могла кончиться гораздо хуже, господин майор, — сказал я Чатхо, когда дверь камеры снова затворилась.
Дни хоть и медленно, но шли и шли.
Однажды утром, сразу же после подъема, часовой сказал нам:
— Быстро собраться, сейчас получите свои вещички и поедете в лагерь для военнопленных.
Когда нам перевели эти слова, Чатхо и Эндреди даже ушам своим не поверили. Потом мы радостно начали обнимать друг друга. Нам сказали, что завтрак мы получим в лагере.
Нам дали наши вещички, посадили в машину и везли немногим более получаса. Лагерь находился, видимо, где-то недалеко от Москвы.
Сначала нас привели в караульное помещение, где мы ожидали, пока совершатся все формальности.
Потом нас повели в колонне по одному в лагерь. Спереди и сзади шли часовые. Я шел на костылях, с котомкой за плечами.
Нас привели к большому деревянному бараку. Венгерские пленные махали нам, что-то крича. Нас завели в ту часть барака, где размещалась медицинская часть. После короткого врачебного осмотра нас помыли в бане, продезинфицировали наше белье.
Первыми нас навестили «староста» лагеря военнопленный Иштван Екеш, бывший лейтенант, и Йожеф Фабри, тоже военнопленный. Завтрак нам принес высокий мужчина в белом халате и белой шапочке на голове. Его сопровождали два военнопленных в передниках. Екеш представил нам высокого мужчину. Звали его Миша, это был румынский пленный, выполнявший в лагере обязанности шеф-повара. Миша немного говорил по-венгерски.
После завтрака нас повели еще на один медицинский осмотр. Осматривали нас два врача, С Чатхо и Эндреди все было ясно, и Екеш сразу же отвел их в барак. Когда решалась моя судьба, мнения врачей разошлись: один из них считал, что меня немедленно нужно направить в лазарет, а другой — в барак, так как лазарет и без того переполнен.