— Нет, это дно, я не согласна, — категорично высказалась Флешка. — Это противоречит всем правилам ведения бизнеса с подпольным софтом.
— Какое, в задницу, доверие? — поддержал ее Джей. — Но я чертовски рад, что ты, Китти, в кои-то веки готов признать нас не полными дебилами и действовать сообща. В общем-то, мы тем и занимаемся уже около суток.
Заметив критично побелевшее лицо Китти, с сжатыми в нить губами и свирепо раздувающимися ноздрями, Джей поспешно добавил:
— Счастлив, что ты с нами.
— Дело в том, что мы и так не сможем друг друга поубивать или пообманывать, — продолжила Флешка. — Эта программа нужна заказчику целиком. И это крепче любого соглашения само по себе.
Китти смотрел так, будто хочет их убить. Флешка неспешно разломала апельсин на три более-менее равные части и протянула им. Джей благодарно кивнул, Китти уставился с желанием убить уже на апельсиновые дольки.
— И это… — задумчиво сказал Джей, пережевывая кислую, водянистую мякоть. — Китти, ты уверен, что эти слова принадлежали лично тебе?
Под двумя взглядами Джей проглотил кусок апельсина и добавил:
— Эта прога чрезвычайно дружелюбна.
«Если закрыть глаза на ее убийственность».
Он по-прежнему не собирался рассказывать, что в его случае программа не просто дружелюбна, но еще и болтлива, и отличается драконьим хвостом в два метра длиной, но отрицать ее вмешательство в собственное поведение уже не мог. И не хотел. Чем скорее они тоже осознают это, тем будет лучше.
«Ты можешь сделать что-нибудь милое?» — спросил он мысленно.
Китти и Флешка жевали несчастный апельсин — откровенно говоря, невкусный, — и обдумывали слова Джея. Самолет стремительно поднимался. Болтовня пассажиров, слова стюардессы, технический шум быстро превратились в ненавязчивый фон — Джей вспомнил, что давно не спал, а спать он мог в любом состоянии и в любой обстановке.
«Я имею в виду, — подумал Джей, закрывая глаза, — раз уж какая-то слишком умная программа свернулась в моем мозгу, как червь в грецком орехе, то я хочу извлечь из этого всю пользу. Ты умеешь драться и уходить от погони, но как насчет отдыха? Я не хочу видеть снов, я не хочу ничего вспоминать. Ты испортил мне передышку в клетке Флиппера, так что сейчас я хочу… просто тишину и темноту, ничего и никого кругом».
Джей натянул на глаза маску. Это не воссоздало идеально пустое пространство Флиппера, но помогло отключиться от внешнего мира еще надежнее.
«Разве это не забавно? Не так давно считалось, что люди страдают от переизбытка информации в Сети. Мозги горят, нейрочипы плавятся, люди сходят с ума. Еще немного, еще чуть дольше в вирте — и ты непременно сбрендишь, заклинишь собственный мозг и умрешь в судорогах, пуская слюну на подбородок».
Джей не был уверен, что эти мысли принадлежали ему.
Изобретение того времени — «колыбели», вспомнил он, просто чтобы проверить свою способность мыслить. Что-то вроде знакомой клетки Флиппера, только к тишине часто добавлялись звуки бьющегося сердца, а кинетические иллюзии дарили ощущение тепла и влаги. «Колыбели»… С точки зрения рекламы было совсем не выгодно называть их «утробы», но все понимали, что «колыбели» так старательно имитируют.
«Вернись в то единственное время, когда ты действительно не знал никаких забот…»
«Заново переживи этот чудесный опыт, о которым ты еще вчера не способен был вспомнить…»
«Ощути себя в истинной, абсолютной безопасности…»
И еще кучка тупых рекламных фраз, нацеленных на страдающих идиотов.
Это было модно какое-то время: как реально устающие, так и показушно убивающиеся о невыносимую тяжесть бытия или, самое тупое, ищущие некоего «просветления» люди часами проводили в тишине и темноте, искусственной медитации, где от человека требовалось только существовать.
Мода так и не устоялась. До людей быстро дошло, что Сеть, в отличие от мира, подчиняется тебе или, по крайней мере, может подчиниться, и все орудия воздействия теперь у тебя в мозгу. Личные виртуальные пространства стали, благодаря нейрочипам, чем-то вроде областей осознанных сновидений, где реальность подчиняется мысли. Маленьким персональным раем.
А значит вовсе не нужно бояться какой-то передозировки — если, конечно, ты не зарабатываешь тем, что сдаешь собственные мозги в наем. Люди стали строить личные пространства куда интереснее «колыбелей», фильтровать и выжимать информацию только до одним им необходимых данных, выкидывать ненужное и добавлять желаемое. Страх старого времени — ужас от чересчур замусоренных мозгов, — оказался всего лишь старперской выдумкой.
Однако в его случае, если верить Милене… возможно, он действительно довел свою башку до состояния помойки. Интересно, как, если он всегда старательно проводил самодиагностики.
Джею почудилось, что где-то вдали он слышит мягкий двойной стук, повторяющийся каждую секунду.
«Нет, — взмолился он. — Только не это, мне никогда они не нравились, а от кинетической части этой иллюзии хотелось только ссать. Просто тишину. И темноту».
«Так много информации», — голос в пустоте определенно, абсолютно, совершенно точно принадлежал не ему.
«Так много информации», — повторил смутно различимый в черноте плавный, свивающийся бесконечными кольцами дракон.
Последовавшее за этим молчание не подарило передышки — Джей автоматически начал ждать продолжения или повтора того сюрреалистичного трипа, где его глюк — или уже нет? — разговаривал с ним внутри его черепа.
Но образ так и не обозначился четче, лишь окончательно исчез, заставляя глаза под закрытыми веками бессмысленно напрягаться. Только в завершение в ушах прозвучало очень четко и ясно, одно:
«Спасибо».
Он вырубился ровно на пять часов.
И очнулся, чувствуя себя прекрасно.
«Ну, — подумал он первым делом, — это тебе спасибо».
Если многочисленные методы социальных взаимодействий его чему-то и научили, так это вежливости. Она не стоит ничего, но может пригодиться совершенно внезапно. Даже если общаешься с программой или собственным воспаленным сознанием.
— Чи, чи, чи, кричит птичка, — раздалось рядом с его ухом. — Пожалуйста, подуй быстрее, божественный ветер Исэ.
Словно в ответ на эти слова, самолет ощутимо тряхнуло. Джей поспешно снял с глаз маску.
— Нравится? — как ни в чем ни бывало, спросила Флешка. — Специальная защитная песенка, чтобы удержать воробьев-демонов подальше от человека. Тут пишут, они предвещают огромную беду… Не логичнее ли тогда наоборот призывать их? Ну, чтобы быть готовым к несчастью?
— Воробьев-демонов?..
Флешка держала в руках планшет, невероятно старый и затасканный, из тех, что рассовывают в кармашки на спинках сидений в самолете. Помимо фильмов, книг и музыки они содержали, как правильно, несколько разговорников и справочников по пункту назначения рейса.
— Честно говоря, я и не думала, что там обнаружится это.
Флешка смахнула несколько страниц по перекрестным ссылкам, где она и прочитала этот стишок, и продемонстрировала Джею страницу источника. Там красовалось, в окружении рекламы, большими буквами шрифта «под иероглифы», на японском и русском — «Дом Воробья».
— Сейчас это что-то вроде символа. Но тридцать лет назад «Дом Воробья» был вполне себе известной группой.
— Террористической? — вздохнул Джей.
— Музыкальной.
— Ох…
— Странно, что вы о ней не слышали, — заметил Китти. — Я родился сильно позже, но и то наталкивался то тут, то там.
— Не все так привержены японской культуре, Китти.
— Некоторые хакерские группировки брали это название. Флешка права — оно быстро стало символичным.
Джей, посражавшись какое-то время с собственным планшетом, тоже углубился в чтение.
Собственно, началось все и вправду с музыки. Малознакомый Джею мир японского андеграунда пятьдесят лет назад взорвался появлением многочисленной и чрезвычайно решительно настроенной группы музыкантов под предводительством некоего Ёсудзумэ. Справочник услужливо подкинул страницы с описанием мифологического демона-воробья, предвещающего беды, но так и не открыл настоящего имени фронтмена.