Но это совершенно не так.
К тому же страдал не только Джош.
Моя мать казалась безутешной, и отец ощущал всю тяжесть ее горя. А еще Эмма, которую в данный момент утешал Лиам, мой младший брат. Они всегда были близки друг с другом, как брат с сестрой, пусть и не по крови.
Нам с Нейтом оставалось лишь молча охранять Джоша.
Мы садимся по обе стороны от него, где он привалился к дальней стене. Именно там Джош упал в обморок, когда врачи пришли сообщить новость, которой никто не ожидал. Вот где он рухнул, когда пал весь его мир, похоронив брата заживо под обломками шока, боли и потери. Мы сидим неподвижно на одном месте, не двигаясь, что бы ни происходило вокруг нас. Наши руки лежат на его плечах, в тщетной попытке утешить.
Может, ты и не чувствуешь поддержки сейчас или в обозримом будущем, но ты не одинок.
Все дело в том, что Джош как раз-таки одинок.
Его горе принадлежит только ему.
Потеря брата не сравнится с нашей.
Это катастрофа, из которой не выбраться, и мне хочется кричать во все горло, сетуя на несправедливость жизни и злодеяние смерти.
Кажется, проходит несколько часов, хотя, скорее всего, минут, когда Джош поднимается с пола, отбрасывая наши руки, словно прикосновения обжигают его.
— Я хочу ее видеть. Мне нужно ее увидеть.
Дикий взгляд брата бегает по комнате, не останавливаясь ни на ком больше, чем на секунду.
Когда никто не двигается и не отвечает ему, Джош сжимает руки в кулаки и издает нечеловеческий рев. Как будто какое-то безумное яростное чудовище вселилось в тело моего спокойного брата.
Дело в том, что так оно и есть. Отрицание и гнев овладели обычно тихим Джошом и держат его в своей безжалостной хватке.
— Отведите меня к моей жене! — его требование вырывается из груди и рикошетит по каждому в этой комнате. — Я сказал, отведите меня к моей жене, блядь!
Ярость искажает красивое лицо Джоша. Все мы глядим на него в шоке, неспособные найти слова утешения или как-то помочь.
Грудь вздымается, руки трясутся, брат стоит перед нами в неприкрытой ярости. Вены на его шее и лбу резко выделяются на фоне бледной кожи.
Но гнев исчезает так же быстро, как и возник.
Не в силах сдержать печаль, Джош обмякает. Его голова падает на грудь, а голос исполнен чистого горя, когда брат произносит последнюю мольбу.
— Отведите меня к жене. Я нужен ей, она там одна. Лора ненавидит одиночество.
Чувствую, как бьется мое собственное сердце, пытаясь вырваться из груди. Я могу сделать это. Могу дать Джошу шанс увидеть его единственную любовь, хотя бы ненадолго.
Игнорируя всех остальных в комнате, потому что мне нужно сохранять спокойствие и не позволять боли, которую увижу на их лицах, остановить меня, я медленно подхожу к брату и легонько кладу руку ему на плечо.
Он вздрагивает от моего прикосновения, но не отмахивается.
— Пойдем со мной, Джош. Я отведу тебя к Лоре. Просто держись за меня, ладно?
Он не отвечает и не замечает меня, но позволяет медленно вывести себя из комнаты.
Медсестра, сидящая за столом чуть дальше по коридору, замечает нас прежде, чем мы подходим к ней. Женщина встает, сочувствие заливает черты ее лица, и она кивает в знак согласия, прежде чем я успеваю задать вопрос.
— Мистер Фокс? — обращается медсестра к Джошу, и тот поднимает голову. Его затравленные глаза моргают только один раз. — Позвольте проводить вас к жене.
Брат кивает. Одно жалостливое движение его головы, и мы молча следуем за женщиной в комнату, отделенную от коридора.
Остановившись рядом, медсестра снова обращается к Джошу:
— Мы устроили ее поудобнее и убрали все трубки и оборудование, так что она выглядит так, будто спит, — ее глаза находят мои, прежде чем вернуться к Джошу. — Можете находиться там, сколько потребуется. Когда будете готовы, я приду и покажу вам вашего сына.
— Нет. Просто уйдите, я хочу побыть наедине с женой. Уходите оба.
Я открываю рот, чтобы сказать ему, что он должен увидеть своего новорожденного ребенка, но быстрый взгляд на добрую медсестру и легкое покачивание ее головы заставляют меня молча закрыть рот.
— Все в порядке, мистер Фокс. Мы оставим вас на столько, на сколько потребуется.
Она тихонько толкает дверь в тускло освещенную комнату и широко распахивает ее перед Джошем.
Я остаюсь снаружи. Ему это необходимо. Джошу нужно попрощаться без зрителей. Брат должен говорить о своей любви свободно, прикасаясь к коже жены в последний раз.
Это его последняя возможность побыть с женщиной, которую он любил со дня их встречи, когда им обоим было всего по четырнадцать лет.
Любовь должна была сопровождать их в долгой совместной жизни. Наряду с планами создавать что-то новое, строить семью и следовать своей мечте.
Сегодня утром Джош проснулся и поцеловал жену на прощание в теплые губы. Они обсуждали будущее, которое строили, и новую жизнь, которую с нетерпением ждали.
Этим вечером теплые губы Лоры превратились в холодные. Теперь брат будет говорить о будущем, в котором ее не существует, и о ребенке, который никогда не узнает тепла ее рук.
Пока Джош проводит свои последние минуты с женщиной, которая забрала его сердце, когда тот был еще подростком, я займу его место и буду сидеть с его новорожденным сыном.
Буду присматривать за ним, чтобы он не был одинок, и пока его отец не вернется, я сам буду говорить ему, как сильно он нужен и любим.
Жизнь дает и забирает.
Она жестока и несправедлива, и я не понимаю ее, но знаю, что жизнь продолжается, с тобой или без тебя.
Медсестра удовлетворяет мою просьбу и ведет меня к моему племяннику.
Я сажусь рядом с его люлькой, смотрю на копну темных волос, так похожих на волосы Джоша, и начинаю рассказывать ему историю любви.
Историю о застенчивом мальчике и милой девочке, и о том, что ничто, даже смерть, не может погубить их любовь.
Эта любовь сейчас лежит передо мной, с десятью крошечными пальчиками на руках, десятью на ногах, и милым носиком-пуговкой. Их любовь будет расти вместе с малышом, и когда я кладу свой палец рядом с его крошечной рукой, который он затем крепко сжимает своими мягкими пальцами, то обещаю ему, что все будет хорошо. Что его папа и мама любят его.
Что все мы любим его.
Любовь — это драгоценность, это жизнь. Никогда не принимайте ее как должное.
Глава 12
Почти год спустя
Флинн
— Это последние вещи. Точно не хочешь, чтобы я помогла тебе отнести их в машину?
Элайна стоит в нашей теперь уже голой гостиной, уперев руки в бока и оглядывая пространство. Квартира совершенно пуста, за исключением нескольких коробок, стоящих у стены.
— Нет, все в порядке. Можешь ехать. Уверен, Джейс жаждет поскорее тебя вернуть.
— Он хочет, чтобы я осталась с ним на всю оставшуюся жизнь, —подруга показывает мне безымянный палец, украшенный камнем размером с Гибралтар. — Но, думаю, что Джейс способен обойтись без меня еще немного.
Бросаю последние книги в коробку у своих ног, отряхиваю руки о джинсы и подхожу к Элайне.
— Он счастливчик, Лей. Так что иди уже и живи своей жизнью. Не беспокойся обо мне, — протягиваю руки, хватая ее миниатюрную фигурку, и тяну к себе, чтобы обнять. — В любом случае, увидимся в понедельник. Первый день съемок, помнишь? Мне понадобится мой верный помощник, Слэш, чтобы держать меня за руку. Не могу поверить, что мне дали роль в фильме.
— А стоит, красавчик. Я ведь говорила тебе, что наш предел только небеса, — подруга вонзает свои маленькие пальчики мне между ребер щекочущим движением, пока я не стряхиваю их. Девушка безжалостно использует щекотку.
— Ну да, конечно. Посмотрим. По крайней мере, с тем количеством грима, которое мне понадобится для роли, если вдруг разобьюсь или сгорю, всегда смогу сделать вид, что это не я.
Элайна встает на цыпочки и щиплет меня за щеки.
— Не могу поверить, что они собираются изуродовать всю эту красоту. Какой нормальный человек захочет оставить шрамы на лице такого симпатюли?
— А называть меня сипатюлей вовсе не унизительно. Мне казалось, я нравлюсь тебе, благодаря своим обаянию и остроумию.
Лей смеется и шлепает меня по щеке, прежде чем погладить ее рукой.
— А как же. И к тебе это тоже относится, — ее лицо хмурится, и девушка добавляет: — Ну, если ты уверен, что я могу ехать…
— Уверен. Иди и пометь со всех сторон новое жилье с красавчиком женихом.
— Я передам ему твои слова.
— Какие? Насчёт того, чтобы он оттрахал тебя в каждой комнате?
— Нет, насчет того, что он красавчик.
— Вперед. У меня все равно не получится его отбить, ведь парень в тебя влюблен.
Вы не находите этот разговор немного странным? Удивлены, насколько я открыто говорю о своей ориентации? Это не потому, что я признался Элайне в том, что меня влечет к мужчинам. Просто, наконец-то, признался в этом самому себе и решил двигаться дальше. Я называю это — конечно, только мысленно — эффектом Айзека Фокса. У меня еще не было такой же неосознанной реакции на другого мужчину. И судя по тому, что меня возбуждал только Айзек, которого я не встречал с той самой ночи, год назад, похоже, что моя теория верна.
Ах, да, еще спасибо тому факту, что я втихую посещаю психотерапевта. Не только из-за своей ориентации, но и всего остального, включая потерю брата. И мне это помогает. Очень помогает.
— А теперь кыш отсюда. У меня все под контролем. Увидимся в понедельник. Сможешь оценить мое новое жилье.
— Не могу дождаться, — Лей посылает мне воздушный поцелуй и кричит через плечо: — Не забудь оставить ключи консьержу, когда будешь уходить. Даже не смей жаловаться, если они обвинят тебя в смене замков, когда ты уже будешь находиться в дремучем Уэльсе.
— В Кардиффе. Обалденном городе.
— Это Уэльс. Ну почему они снимают фильм в чертовом Уэльсе, если по сценарию действие происходит в Лондоне?
Элайне не важен ответ. Она уже выходит за дверь, все еще бормоча что-то о наружных туалетах и отсутствии электричества в помещении. Когда я согласился на эту роль, подруга пожаловалась лишь на местонахождение съёмочной площадки, и это при том, что я никогда в жизни нигде не играл. Ей нравится, что мой персонаж — хладнокровный изуродованный убийца. Нравится, что по сюжету я храню жетоны своих жертв и ношу их на шее. Ей просто не нравится ездить в Уэльс.