Выбрать главу

Я ему поясняю, что такое особая инспекция и что она не подчиняется никому кроме министра Внутренних Дел СССР генерал-полковника Щелокова. Хорошо же, говорит мой визави, но поставлен ли в известность о вашем витийстве на проспектах Киева украинский министр внутренних дел, и если коллега извещен, то он, Удовиченко, сейчас же позвонит и попросит у того внятных объяснений.

Я повторяю, что операция — строго секретная и особо важная, что машину я изъял для оперативных целей.

— Эге ж! — восклицает эта VIP-персона. — А вы знаете, что мы с вашим министром товарищем Щелоковым в таком-то году работали вместе в советском посольстве в Канаде? Мы с ним знакомы лично, и я сейчас позвоню ему по ВЧ!

Вот тут я и повел носом — пахло паленой липой.

— Товарищ министр, — говорю, — поступайте, как вам вольно, но бороться с преступностью — общее дело всех коммунистов.

— Может оно и так, — говорит товарищ Удовиченко. — Только почему же именно на моей машине нужно бороться с отбросами общества?

Но призадумался.

— Так сложилась оперативная обстановка, — долдоню я. — Пока мы с вами выясняем пустяковые отношения, она может измениться непоправимо! Следственные органы вправе рассчитывать на помощь лучших людей страны!

— Впредь советую вам, капитан, действовать с большей осмотрительностью, — умягчается он и протягивает мне мое дорогое удостоверение. — Что ж… берите мою машину и постарайтесь уважительно относиться к украинским властям. Двух часов вам хватит, чтоб решить ваши проблемы?

— Это проблемы общегосударственные, — упрямо говорю я.

— До свидания, капитан!

И опять неискоренимая дерзость едва не сыграла со мной злую шутку.

На министерском авто я гонял целый день. Ездил в дальний район Киева Оболонь на подпольную квартиру, где жила одна из моих девушек. И освободил я машину лишь в девять вечера. Видимо, это окончательно возмутило требовавшего уважения министра. Он, наверное, все же позвонил куда-то, потому что утром двор оказался полон товарищами в красивых фуражках. Я увидел их из окна квартиры с седьмого этажа. Позже я узнал, что киевские менты часа четыре ходили по подъездам, спрашивали обо мне дворников и старух. Вот так я понял, что засветился и стал гораздо осмотрительней. Как и советовал, впрочем, советский министр Удовиченко.

Жаль, что на будущем следствии я не назвал его в числе своих подельников.

5

А киевских жидов мне отчасти жаль…

Так случилось, что это я втянул их в крупный преступный бизнес.

Жили они себе в славном Киеве. Тихо-мирно подворовывали. Приехал какой-то конотопский паренек — помогли с трудоустройством, с родителями перезнакомили. Обогрели. Приютили. Дали какое-то жилье, деньги.

Мне надо было сказать:

— Орлы! Имеем мы по тысяче в месяц — радуйтесь и наслаждайтесь жизнью! Это пять месячных зарплат советского инженера!

А мы ж "тюремщики", как принято было тогда говорить, взрослые дяди: Кашлюнов, Галкин, Юдкин, я, имеющий уже за плечами этапы — использовали их. Так получается. И когда нас посадили, то их матери, наверное, прокляли меня.

Звоню я недавно в Филадельфию Яшке Богатыреву, а трубку берет его мамеле. И она меня через столько лет узнала:

— Коля, это вы?

— Да, — говорю, — Эстер-Мария. Это я…

— А что вы, Коля, хотели?

— А что Коля хотел? С Яковом поговорить.

— А разве вы еще не забыли, что есть Яша?

— Почему же я должен забыть его, Эстер-Мария? Яша для меня близкий человек.

— После того, что было?

— А что было? Немножко посидели в тюрьме… — говорю.

— Вы нам столько горя принесли, Коля. Мы все боимся: как бы в Америку не приехали…

Без комментариев.

А, может, это они использовали нас? Вопрос остается открытым. Да и стоит ли сейчас ломать над ним голову.

Пойдешь в Киево-Печерскую лавру, к дальним святым мощам лбом прикоснешься — легче становится…

6

Пришла пора "рубить капусту", как любил говаривать один мой знакомый поэт.

Известно, что в те времена приличные деньги делались на торговлишке простой газировкой, а уж что говорить о пиве! Местные жиды с пивной базы, похоже, давно сушили сухари и собирали "допровские корзинки", ибо существует определение: жадность фраера сгубила. Сухари-то сушили, а красть — это страсть. И мы стали их "бомбить": заходим в квартиру, проверяем документы жидовского набоба и его ближайшего окружения, предъявляем сияющий печатью ужасной Генеральной Прокуратуры ордер на обыск. Кашлюнов и я выступаем в качестве оперативных работников из Москвы. Понятые наши "коллеги". Приступаем к изъятию ценностей, которых повидали неимоверное количество. Деньги наши стали ваши, а потом — наоборот.