Черными были они, да не чернее жизни…
Всякий человек, похоже, иногда вдруг подумает: кто я? Откуда и зачем я пришел в этот мир? Где мои корни и где исход?
Говорили, что мои бабушка с дедом по маме прибились к Конотопу невесть откуда и имели столько золота, что и ночные горшки у них были золотыми. Может быть, это всего лишь слухи, предвосхитившие нынешние байки о золотых унитазах. Однако не бывает дыма без огня. Люди еще из времен "мрачного царизма" вынесли кой-какое золото. Как же изъять у них золото и драгоценности, нажитые трудом поколений? А очень просто. Организовать гражданскую войну, которая сама потянет за собою разруху, безработицу. Когда хлеб и соль станут дороже золота, подставляй большой и глубокий карман — магазины Торгсина[5], прикрыв ими, греховное во всех приличных религиях, ростовщичество сетью скупок. Начнут людишки пухнуть от голодной водянки — придут и принесут. Их ждут добрые дяди, которые дадут тебе и твоим детям хлеб в обмен на лом.[6] Не миновала чаша сия и моих пращуров. Все их достояние конфисковали Советы в тридцатом году, когда началась коллективизация.[7] А зачем общее хозяйство зажиточному мужику? Общий котел нужен голытьбе и лишь до той поры, пока не встанет на ноги. Так говорит здравый-то смысл.
Тетушка моя по отцу Нина Георгиевна в восемнадцать юных лет ушла в какую-то банду с антибольшевицкой идеей, что на ее месте сделал бы каждый, кто остался человеком в царстве Хама. Она была красавицей от Бога. Тетушку убил следователь НКВД на одной из сходок в Конотопе. Так рассказывала мне мама.
Но тогда никого не арестовали. Потом уже дедушку по отцу, Георгия Михалева, расстреляли в З8 году как украинского националиста. Тогда расстреляли по той же интернациональной статье всех мужчин старше 40 лет улицы Буденного, на которой мы жили. Их ночью забили в "воронок" и с почетом расстреляли в тюрьме НКВД областного города Чернигов. Бабушка умерла следом. Что было проку в той бумажке о помиловании деда, о его реабилитации, которую мы получили в пятьдесят шестом году! Что в том жалком трехмесячном пособии, которое выдали его детям "в связи с потерей кормильца"!
Оставшиеся в живых сестры моих родителей повыходили замуж за фамилии Ждановых с Кучмиными и фамилии эти достаточно известны. Летчик-испытатель современных самолетов, полковник Иван Жданов, например, мой родственник. А сгорел он на земле. От водки. Запил по-черному под конец жизни. Что мучило его генетическую память?
Кучма Пылып пошел служить шуцманом в КриПо[8] в период фашистской оккупации. Пришла советская оккупация. Ему дали червонец и отправили на Воркуту вместе с детьми со всеми. Кому пять, кому шесть лет отроду. Еще недавно в Конотопе жив был из них Виктор Филиппович Кучма, и ему было бы скоро шестьдесят пять лет — год назад повесился. Чего, казалось бы, ему не хватало? Работал мясником без ложного гуманизма, и он знал, что такого мясника, как чека, мир еще не видел. И деньги у него, как у всякого мясника, водились. По человеческим качествам он был лучшим из всех, кого я знал в Конотопе. Видно детская травма, глубокая обида, как осколок, дошла до сердца и оно не смогло жить как сердце шуцманова сына.
Что касается мамы, она перед самой войной вышла замуж. Но отец мой, Александр Георгиевич, погиб в 41 под артобстрелом, так и не увидев меня ни разу. Где его могила и есть ли она — неизвестно. И кто знает: такой ли была бы судьба моя, будь он жив.
Всё.
Мы — это я, моя старшая сестренка Нина и мама — остались совсем одни на постоянно оккупируемой территории
… У моей мамы было три сестры и два брата — всего пятеро. Так вот в 49-м году или в 50-м одного из братьев, Алексея Михайловича Хорошко, пригласили на свадьбу. Он лихо играл на гармошке. В деревнях тогда свадьбы играли на Октябрьские, то есть, только по осени, после сбора урожая. Никто не приглашал на эту свадебку банду вышеупомянутого Шешени — она явилась нежданно во главе с коноводом. Кто успел — попрятались, а дядя Алеша сидит, как сидел со своей гармошкой. Шешеня требует ведро самогона, дядя отвечает, что он здесь в гостях и самогоном не заведует, что он всего навсего гармонист. Тогда один из бандитов достает из-за халявы[9] нож-финку и для начала бьет дядю Лешу рукоятью в лоб. Дядька утерся, достает свой нож из-за хромовой халявы и употребляет бандита адекватно в лобешник. У нас в породе было так. Если кто преступил понятие дозволенного, то: царь ли ты, царевич, король, королевич, сапожник, портной — неважно: кто ты будешь такой получи по квитанции. Никто у нас в родне обидчику не уступал. Тогда уже этот Шешеня вынимает нож и принимается пороть им дядю Лешу. Тот бросает гармонь, сам в окно и — ну ледком по деревне хрустеть.
5
Торгсин — торговля с иностранцами была организована большевиками во время голодовки 1933 года.
6
Необходимым условием сдачи и приемки было поставлено лицемерное условие, что принимается только лом золотых изделий и драгоценных камней. То есть, даже если вы сдавали целую и невредимую фамильную драгоценность — кольцо, например, с изумрудом — то оценивалось не изделие, а его составляющие, находящиеся якобы в непригодности. Так за бесценок вымарщивалось из-под ног будущих поколений "россиян" пресловутое "материальное благосостояние".
7
Считаю своим долгом процитировать из журнала "Посев" за 1983 год, № 12: "…Украина наиболее пострадала от этого преступления… как наиболее земледельческая территория. Коммунистам не так уж нужны были колхозы, им нужно было, чтобы сломленный крестьянин пришел к партии за куском хлеба… работать на партию… да еще платить налоги…" Это о 1929-33 гг.(Автор)
9
Халявой всегда называлось голенище сапога, а не то, что подразумевается сегодня. Русский язык, если учесть, что под словом "язык" наши предки подразумевали понятие "народ", пострадал не меньше самого этого народа.(Автор)