И вот она, Вежайка — куча утлых бараков. Такое впечатление, что какой-то коми-великан налузгал шелухи от подсолнуха. А куда бежать трем сотням осужденным, таким же поселенцам, как я? За забором зона усиленного режима. Тайга и болота на сотни километров — надежней любой колючки. В бараках те же двухъярусные кровати, что и на Украине. Существенное отличие в том, что там были свет, радио, музыка, чистота, а здесь драки, пьянь, грязь. Нет бани, нет душа — каторга!
Страна — Коми, люди — комикадзе.
Полковник Шахов сказал все разом:
Вы прибыли на поселение. Вы прибыли не на исправление, а на истребление. Будете себя хорошо вести — похороним в белом белье, будете вести себя плохо — похороним голыми!
Он берег эти слова для нас. Он вынес их из сталинских лагерей, где начинал сержантом, и слышал их, может быть, от самого Френкеля или от Берзина. Время для него давно остановилось, вмерзло в полярную мерзлоту. Он давно забыл, какой век на дворе, и это помогало ему в пятьдесят лет быть бодрым, толстомясым и легким как на расправу, так и на милость. Он был государем императором своего маленького государства.
— Что ты умеешь делать? — спросил он, просмотрев мою сопроводиловку и сделав свои хитрые выводы.
Я ответил, что окончил три курса строительного института.
— Прорабом пойдешь? Надо строить жилые бараки. Кухню надо отремонтировать
"Вот те на! — думаю. — Сбылось! В Москве прорабствовал — посадили. А здесь-то я уже на месте, дальше Севера не загонят…"
Но и здесь чуть позже — посадили.
И вот под мое начало определены строители. Доставать краски, гвозди, известь, топоры, молотки и прочая, и прочая. Это в те времена было особого рода профессия — снабженец. Она была мне вменена по совокупности качеств характера. И рисовал, и проектировал сам. И снова пошли мне бабки.
Сидеть оставалось всего ничего, как мне казалось: год и два месяца.
А от Микуни в сторону километров двести — красивый город Сыктывкар, куда я начал ездить по снабженческим делам.
А в Сыктывкаре — кабаки и девки! Такие красавицы-метиски, что какая-нибудь Настасья Кински рядом не стояла. Вся породистая Украина с ее томностью и негой, с ее чарующей вишневостью губ и утренним румянцем щек была раскулачена и сослана Сталиным в северные районы. И на смешении кровей возникло такое северное сияние, что увидишь — не забудешь, пока жив.
Коми — честный, прямодушный народ. Предавали все — коми были не способны предать. Женщины их доступны, но словно бы непорочны. А что хорошего они могли впитать от пришлых людей? От таких, как я, как Шахов с его женой. Эти пришлые люди валили парму[58]. Десятки, сотни, тысячи эшелонов с их кормильцем — лесом шли отсюда десятилетиями направо и налево. Шахов и его жена, заведующая отделом снабжения, правили бал. Не святые, может быть, заключенные, но все же люди и невинные деревья взаимоуничтожались, а "хозяин с хозяйкой" все крали и крали. Им не нужно было даже фантазий, которые и заводят порой человека в тюрьму — они просто потребляли жизнь, пропускали ее сквозь утробы, как земляной червь землю.
И вот пойдешь в лес за грибами.
Идешь по ближним делянкам — давно нет леса. Чуть дальше по железнодорожной ветке — все брошенные бараки сталинских, времен, вышки, колючка, как перекати-поле… В равнинной-то части этот лес давно б на строительство дач порастаскали, а здесь — гниет. И гниют кости бывших до нас людей, кого в муках рождали матери.
На печальные размышления наводит север.
Но мертвым — мертвое. Жывым — живое.
Я уже приближался к сорока годам: ни дома, ни жены, ни деток… А стоит ли их производить в мир, что лежит во зле? Вон они, чьи-то дети валят лес в тридцатиградусный мороз. Они поднимаются в пять утра и под конвоем едут "воронками" на лесоповал. Добираются в восемь-девять утра и радуются, что не в дождь, не в слякоть, потому что лес на морозе стоит, как стеклянный. Деревья в мороз валятся, как срезанные бритвой, а люди деревенеют, если не двигаются.
И пошла бригада из семи человек: вальщик леса с бензопилой "Дружба" почему дружба? — он же бригадир; толкач — опытный вальщик; четыре сучкоруба прыгают как зайцы с дерева на дерево, а топорики у них на длинных топорищах; тракторист на трелевочном тракторе.