Тюрьма — внутри каждого из нас, людей лагерной страны…
И эта мысль словно бы примиряла меня с будущим. И этот зековский поезд, стало быть, ничем не отличается от иных, с виду не зековских. Разве что уровнем сервиса. Так сервис я себе обеспечу сам, пока еще силен, пока еще ждут меня на перроне столицы комяцкого края молодая жена Ирина и уже рожденный ею младенчик — сын Алексей.
Уже мороз, октябрь, холодно…
И не низко прогнувшееся к неуютной земле небо, и не пушкинское ощущение, что "вреден север для меня", и даже не обыденность долгожданной свободы угнетали… Угнетала ощутимая всей своей мертвящей тяжестью собственная невостребованность. Никчемность.
Вот мы втроем. Я, муж и отец, по идее, должен направиться к жене. А она живет у родителей. А они справедливо не хотят меня видеть. А какие могут быть у тебя, Шмайс, претензии? Спроси себя сегодня, отец дочери на выданье, устраивает тебя четырежды судимый зятек?
Теща не хочет взять нас к себе. Это видно даже стеклянными от дерзости глазами. Прихожу домой, никакой встречи, никакой радости, никакой улыбки, никакого приветствия, никакого сочувствия — никакого снисхождения. Такими женихами, как я, можно мостить дорогу от Сыктывкара до Ёдвы через Вежайку. Ира, как меж двух огней, она не в своей тарелке между нами, чужими взрослыми людьми. Что она может изменить?..
Поэтому я нашел квартиру у одной женщины на краю земной окраины. У нее частный дом… Я пошел к той женщине на окраину, в течение недели прописался, а первую ночь проспал там на диване. Маленький Алешка в деревянной кроватке плачет, орет. И так началась чудовищно непривычная новая жизнь.
В лагере было плохо, в тюрьме было плохо, а здесь не легче. Люди меня не хотят видеть. А надзор — значит, сразу к участковому являйся. Участковый говорит:
— Раньше шести-семи утра никуда не выходи. Позже семи вечера домой не являйся.
— Я же живу в деревянном доме, у меня жена и маленький сын! Нужны дрова, нужен уголь, а их надо оплачивать, стало быть, зарабатывать деньги! Как же мне быть при таких ограничениях свободы?
Участковый рожу корчит:
— Какой базар? Да, живешь ты тут. В рестораны не ходи, в магазины не ходи, а на работу устраивайся.
— Ах, ты, ментяра ты тупорогая! Будь по-твоему.
Как пел Галич: "…Ты меня, бля, сделаешь — я выживу. Вот я тебя, бля, сделаю: ты выживи!"
Я пошел и нашел себе работу в СПНУ — Сыктывкарское пуско-наладочное управление. Пришлось подсуетиться нашли мне начальника участка т. Федюнина В.И., хорошего человека. Взяли меня инженером, а недели через две-три я "хорошо себя проявил": прилично выпили и закусили с начальником.
Видишь, мент поганый? Я уже и старший инженер. Младший инженер получает 120 рублей, а старший — 130, с премиальными 160 рублей, да еще командировки. В сумме это пока нуль.
И оттого, приставлю ли я к этому нулю палочку и возведу ли это число в энную степень, зависело будущее моей семьи и оправдание терпеливой моей Ирины в глазах ее родни.
"Главное — не сесть", — думал я.
Будущее снова казалось мне не лишенным ясных и простых перспектив. Однако можно ли вообще понять абсурд? Абсурд поддается либо безответственному, либо софистическому подходу. "Бог мертв" и " Истины не существует" — вот направляющие колеи, по которой катит к пропасти наш мир. Но нет, господа. Господь вечен — это и есть Истина.
Глава двадцать третья. Сок Гевейи
Итак, сегодня 15 января 2001 г. Новое тысячелетие. Миллениум, слово нерусское, немножко непонятное. Работа над книгой будит и будит воспоминания — и несть им числа. И понимаешь всю тщету рассказать все от первого своего до последнего вздоха. И понимаешь, что нет в том нужды. Есть лишь необходимость осмысления роли Провидения в судьбе да еще глупое желание предостеречь мальчишек от повторения простых человеческих ошибок.
Крут и непредсказуемо опасен был мой путь. Сейчас меня окружают десятки таких же, как я, опустошенных погоней за призрачным благоденствием, знакомых. Но я ловлю себя на мысли, что иногда остро, как кислорода моей усталой крови, мне не хватает блестящих моих лагерных собеседников и тех шахматных партий, которые восторгали остроумием комбинаций. Новые товарищи, преуспевающие бизнесмены, как-то не дороги мне. Возможно, это тоска по молодости. Возможно, расплата за ложность устремлений.