Транзитным до сегодняшнего вечера был и я.
- Выходи за меня, - говорю я, кочевой, этой оседлой девушке.
- Почему бы и нет...- отвечает она.
А тогда наш разговор продолжился.
- А ты знаешь, кто я?
- Неважно, - отвечает она. - А кто вы?
Сказать, что я удивился, - это ничего не сказать. Забытое чувство защищенности, волна благодарности, тепло новых надежд - всему этому и сейчас нет простых словесных объяснений.
- Зека.
- Как зека? Зека не может развлекаться в ресторане! - простодушно говорит она.
Я объясняю ей, что такое поселение. Что мне можно жениться, и что мы будем жить вместе, когда кончится мой срок.
- Выйдешь за зека?
- Ладно. Выйду, - просто говорит она, окая по-вологодски.
Признаться, тут я и понял, что не совсем готов к такому развитию событий. Но эта ее готовность разделить со мной "тоску лагерей" обезоружила меня полностью и, принадлежа уже не себе, а ей, я сказал:
- Хорошо. Завтра свадьба.
...Есть женщины, мимо которых трудно пройти, чтоб не обернуться. Это эффектные женщины.
Но некий бытовой парадокс заключается в том, что эффект быстро прискучивает и тянет за собой желание другого, нового, более яркого эффекта. Отчасти поэтому, мне кажется, многие яркие женщины несчастны и изуродованы вечным ожиданием семейного счастья. Иногда смотришь на очень красивую одинокую женщину и думаешь, какой же мужчина мог тебя бросить? А потом понимаешь: обычный, такой же, как ты. Ему стало трудно служить сторожем при топ-модели, находиться в силовом поле всеоглядной красоты, и он ушел к серой мышке.
А есть красота ненаглядная. Есть такие, кто не слепит своей красотой да, красотой, потому что красота, как сказал кто-то, - аксиома, не требующая доказательств. Они как бы и не замахиваются на многое и воспитывают себя не как красивую и дорогую безделушку, а как будущих дорогих матерей... И эта неяркая красота тает и тает, светится и светится в них долго-долго. И если мужья уходят от них, то лишь для того, чтобы горько пожалеть об этом уходе впоследствии. Они необходимы и незаметны, как полевые цветы. Кстати, среди лучших актрис мира я не отметил ни одной, кто годилась бы в топ-модели. И на всю жизнь я склонил свою голову перед своим полевым цветком - Ириной Владимировной Вологодской, той девушкой, которую двадцать пять лет назад пригласил в северный ресторан и с которой мы уже двадцать пять лет вместе. На сей день у нас двое детей: сын и дочка...
Но они - особая статья.
2
Случилось все это сватовство двадцать восьмого, примерно, октября 1977 г.
Уже легли северные снега и тридцатиградусный мороз сделал их трескучими и сыпучими. Сыктывкар полыхал огнем красных флагов - народ готов был встречать празднование главного советского праздника. Народ наварил браги, наколол дров и уже колол свиней по деревням. И у меня впервые в жизни настроение как бы праздничное. После ресторана я приглашаю еще не мою Ирину в гостиницу и слышу:
- Не-э-э! Только после свадьбы!
Облом, как говорят нынче телевизионные ведущие. Пропал вечер! Ну, сказал по пьяному делу "А", но дальше думать надо. Подумал: нам, султанам, и свадьба не помеха.
На другой день она мне помогала чуть не до вечера эти банки с краской таскать, шпаклевку, гвозди. Отвезли мы все это на вокзал в камеры хранения и - умывай руки. То есть приводи себя в порядок перед визитом к родителям невесты. Одет я был вполне прилично: костюм, галстук, свежая сорочка. Пошли.
Смотрю - дом в самом центре города, напротив кинотеатра, который называется не-то "Елки-палки", не то "Лес", а на их языке "Парма". Заходим, и я вижу на вешалке в прихожей офицерские шинели. Вижу белые кашне под парадную шинель, фуражки, папаху! Ёлки, думаю, палки, думаю: куда я попал и где мои чемоданы! И здесь менты!
Я шепчу Ирине: - А кто твой батька-то?
А батька-то, оказалось, бывший военный комиссар Усть-Вымского района Коми АССР Владимир Дмитриевич Савенков, именно того района которому подконтрольны Микунь с его пересылкой, а значит, и все зоны и поселения, так называемой микуньской ветки.
С одной стороны, совсем неплохо, если готовить себя к "мирной жизни". А с другой стороны, - какой же здравомыслящий подполковник отдаст дочку рядовому необученному!
Вот и женись, Коля Шмайс, проходимец, жулик, идейный борец с советской властью на представительнице крупной советской буржуазии из маленькой, но все же столицы страны Лесоповал. Повезло или не повезло - уже не могу влет разобраться. Вроде бы пора начинать взрослую иную жизнь, но как-то вот так, сразу...
Сидим смотрим семейные альбомы: Ира в детском садике, Ира на Черном море, Ира в выпускном классе. Входят взволнованные родители. А Ирина сразу говорит им:
- Знакомьтесь, это мой жених Николай Александрович Михалев. Работает на Вежайке.
- Очень приятно. Пожалуйте к столу - почаевничаем...
С их стороны лишних вопросов задано не было. Исходя из нашей скупой информации, отец, вероятно, принял меня за мента из режимной зоны. Чего греха таить? Столько лет работы в амплуа мента на всю жизнь оставили во мне характерные черты и нюансы. Он так и думал, что я, как минимум, начальник отряда. Или - бери выше - заместитель начальника колонии по оперативно-режимной работе. Иное ему, как я понимаю, и в голову не могло прийти, а только в дурном сне присниться! Жених с четырьмя судимостями за мошенничество и подделку документов - это же не фунт изюму. Но у него три дочки, старшей двадцать пять лет - вот это уже фунт лиха! Пора давно его избывать - сбагривать дочек.59
Расписаться решили в ближайшие дни, а сделать это можно было только на Вежайке, по месту отбывания срока. Какой же грамотей меня в городском ЗАГСе-то "распишет"? Не положено.
Я уехал. И там, на каторге, ее активно жду. Активность заключалась в том, что я говорю полковнику Шахову:
- Квартиру давай - женюсь!
- На ком? - оправданно интересуется он. - На медведице?
- Ирина Савенкова... - говорю. - Ничуть не похожа на медведицу.
- Что?! - достал платок и утер вспотевшие лоб и шею. - Уж не дочь ли подполковника Савенкова, военкома?!
- Она самая...
У того - мел в лицо. Потом октябрьский кумач. Гражданская война цвета на лице. Смотрю: пот со лба утер. Головой качает в большом разносе чувств:
- Ё-моё! Куда ж ты попал! А он знает, что ты сидишь? Нет? Вот обрадуется товарищ подполковник! Повезло-о-о!
Но быть или не быть - не в том вопрос, товарищ Гамлет. А вопрос в том, как бы получше накрыть свадебные столы к приезду невесты. Шестерки бегают, тузы повелевают, козырная дама в прикупе. И все знают прикуп, но наступает следующий и назначенный вечер, приходит по расписанию микуньский поезд. Все встречают всех, а будущей дамы нет. Осталась в своем девическом уюте. Ну что ж... Возвращаюсь.
На улице мороз. А наш "красный уголок", словно красный уголёк - жарко протоплены печи.
Столы ломятся. Коньяки, усыпанные звездами, шампанское во льдах, огненная вода под клюквенный морс да с грибками. На столах лосятина, оленьи губы, соленья-варенья! Рыба северная всех мастей, языки копченые, языки вареные, языки заливные! Сидят офицеры, сидят бандиты и воры, сидит вся братва - их дружные чувства я вряд ли смогу описать. Все собственные языки проглотили. Мне стыдно, неловко. Хозяин пришел. Сам, как поезд, - точно в назначенный срок. Тоже проявил выдержку.
- Может, она опоздала на поезд? - предположил он. - Идем звонить в мой кабинет!
Идем. Звоню. Ирина плачет. Ее решительно не пустили родители. И Валентина Артемьевна, моя будущая теща и товарищ, говорит мне:
- Папа думал, что вы офицер! Но мы навели о вас справки: вы мошенник, аферист, проходимец, диссидент и антисоветчик! Вы от нас все это скрыли и еще хотите, чтобы мы вам отдали свою дочь?!
- Да что вы, что вы! Нет так нет, пусть будет по-вашему! Дайте Ирине трубку, пожалуйста!