Наступило время обеда. В камеру через окошко подали миску жидкого супа и два куска темного тюремного хлеба. Я с трудом заставил себя съесть все это, понимая, что силы мне еще понадобятся. Так начался мой первый тюремный день.
Почувствовав движение воздуха и шум, я рывком поднялся и сел на кровати, и только после этого окончательно проснулся. Обостренный, тренированный слух не обманул меня и на этот раз. Лязгнула отпираемая дверь, и в камеру вошли два надзирателя. Крепкие, плечистые парни, оба сержанты.
– Переодевайтесь, подследственный, – один из надзирателей бросил на койку тюремную робу. Только тут до меня дошло, что я до сих пор не только в своей форме, но и с погонами офицера морских частей пограничных войск. Для Лефортово это был явный непорядок. А говорить это может только об одном – в стране произошел переворот, и поспешно была произведена серия арестов тех, кто, на взгляд заговорщиков, мог представлять какую-либо опасность. Не совсем, правда, понимаю, каким образом я попал в их число, какой-то каплейт с Дальнего Востока. Поэтому сейчас ни о какой законности и даже формальностях заговорщики не думают.
Уже одетого в тюремную одежду меня повели на первый допрос. Оба мои охранника шли рядом со мной – один впереди, а другой сзади. Впереди шел человек с флажками и периодически подавал какие-то сигналы. «Все ясно, – сообразил я, – не одного меня этой ночью будут допрашивать, и мы не должны видеть друг друга». Мы долго шли какими-то коридорами, и я понял, что мы пришли в другое здание. Проведя мимо множества дверей, меня завели в кабинет. Бросился в глаза большой письменный стол, портрет Ленина на стене, два кресла, стулья и рядом столик. «Чай за ним, наверное, пьют или кофе», – машинально отметил я.
У рабочего стола стояли два человека. Один, высокий, в военной форме с погонами подполковника, другой, полноватый коротышка, был в сером костюме и галстуке. Кабинет ярко освещали две большие люстры.
– Свободны, – небрежно бросил подполковник охранникам. – Вы, Черкасов, хотели увидеть ордер на арест. Ознакомьтесь и распишитесь, – злорадно улыбнувшись, он протянул мне документ. – С этим тоже ознакомьтесь и распишитесь – это опись изъятых у вас при аресте вещей.
Подписав опись, я бегло пробежал глазами ордер. Обвинение то же самое, но уже более конкретное: «участие в заговоре Берии». Документ был подписан заместителем Генерального прокурора генерал-лейтенантом юстиции Китаевым. Прочитав документы, я расписался об ознакомлении.
– Вы даже представить себе не можете, какими доказательствами располагает следствие. Если вы хотите сохранить свою жизнь, то должны сами все рассказать о подготовке государственного заговора. Только это может убедить следствие, что вы действительно раскаиваетесь, – убедительно добавил подполковник, глядя мне прямо в глаза. При этом его лицо со слегка выпирающей челюстью напомнило мне морду бульдога. – Для начала чистосердечно расскажите обо всем, что вы обсуждали в доме, занимаемом семейством Берия, с этими врагами народа. Для чего Берии сейчас понадобилось собирать головорезов со всей страны…
– Прошу выбирать выражения, гражданин подполковник. Я не головорез, а офицер советской разведки. Имею пять боевых орденов за действия в тылу противника… А не за разбой на ночной дороге, – уже более спокойным тоном добавил я. – Кроме того, я выражаю протест по поводу ночного допроса. Насколько мне известно, ночные допросы и другие противозаконные приемы следствия были запрещены Лаврентием Павловичем Берии, когда он стал министром внутренних дел.
Мои слова на допрашивающих меня людей подействовали как красная тряпка на быка.
– Мы не будем придерживаться каких-то правил, допрашивая заклятых врагов советской власти. Я знаю, что в вашем кровавом НКВД никаких формальностей никто никогда не соблюдал. Лично с вами, с Берией и со всей вашей бандой мы будем поступать так же, – заорал штатский. При этом его лицо исказилось и налилось кровью.
«Так, значит, собой ты владеть не умеешь, и эта фраза насчет «вашего НКВД». То, что он не из нашего министерства, это точно, да и, похоже, не из военной разведки. Прокуратура? Партийные органы?» Но тут мягко и спокойно заговорил подполковник, оборвав мои размышления.