Целый день занят однообразной тяжелой работой, сегодня на пути ужасные торосы, поэтому приходится прокладывать дорогу сначала «вчерне». Потом, сбросив весь груз, проезжаю туда и обратно на пустых нартах. Получается след, по которому ехать уже немного легче. Накладываю груз и снова еду до конца. Не думаю, что значительно повышается эффективность, но уверен, что легче выдержать и психологически, и физически все нагрузки, меняя как-то вид работы.
Колю лед и буквально обливаюсь потом. Пот замерзает между свитером и рубашкой, примерзает к коритте. Я двигаюсь, и льдинки с шумом падают со спины. И на шапке тоже льдинки пота. Я совершенно белый от покрывшего меня инея.
Сегодня снова работал 11 часов (с восьми утра до семи вечера); большую часть времени бил ломом, но продвинулся всего на пять километров. Северный полюс далеко. Слишком далеко.
Собаки с сегодняшнего дня наконец-то начали понимать «вперед» и «стой». Но вожак Нуссоа совсем не понимает еще «направо» и «налево». Братья Нуссоа, отморозившие поврежденные в драке задние лапы, отстегнуты от упряжки. Они пытаются влезть в нее и бежать рядом с Нуссоа, но, хромая, только сбивают строй. А если спутать упряжку, то собаки не будут бежать дружно. Хлыстом прогоняю отстегнутых. Через какое-то время они опять влезают. Теперь я еще должен следить за тем, чтобы братья были порознь, а это очень хлопотно.
Сначала я собирался сделать вожаком Микисё, как советовал Инутосоа, но Микисё оказался в одиночестве в новой для него упряжке, к тому же он потерпел поражение в драке за Куро. На какое-то время он притих, а сейчас, кажется, уже восстановил свои силы.
Супруги Инутосоа, подарившие мне эту хорошую собаку, очень сердечно отнеслись ко мне, когда я приехал в 1972 году в Сифапарк для обучения езде на собачьей упряжке. Я тоже привязался к этим простым людям и, как мог, отвечал на их любовь. Вскоре пожилые супруги сказали, что берут меня в приемные сыновья, что они оформили какие-то бумаги и получили свидетельство. Приемные дети — весьма обычное явление у эскимосов. Когда свои дети вырастают и отделяются, то берут детей из других семей и усыновляют.
Было очень приятно, что приемные родители меня не забыли и, узнав о моем путешествии к Северному полюсу, приготовили мне много полезных вещей и дали хорошую собаку.
Однако Микисё я не смог сделать вожаком, он не оправдал моих надежд. А виновата во всем была Куро. Течка у нее усиливается. Собаки взволнована уже двое суток, драки не прекращаются. И пока я бил ломом, между кобелями возникает ужасная грызня. Меня это очень мучает. Сейчас из 17 собак тащить сани могут только 11; если бы все собаки были здоровы, то тянуть их было бы куда легче. Температура понижается, поэтому полозья нарт скользят плохо. Нарты проваливаются глубоко в снег; такое впечатление, что едем по песку. На сердце у меня тяжело.
14 марта
Ясно. Температура — минус 34 градуса. Ветер юго-западный. Сила ветра — два метра в секунду.
Я в нагромождении торосов. Двигаюсь по-прежнему с трудом. С самого утра колю лед и пробиваю дорогу.
Оставляю упряжку и иду посмотреть, нет ли где более «легкого» льда. Всего в километре от меня торчит глыба высотой метров 30. Поднимаюсь на нее и оглядываюсь вокруг. Прямо передо мной ровная поверхность диаметром 50 метров, а за ней опять наводящие тоску торосы. Но, сосредоточенно всматриваясь вдаль, вижу простирающуюся на севере ледяную равнину. «Если я наберусь терпения и прорублю еще несколько километров пути, то смогу туда выйти».
На сердце стало немного легче. До 7 часов вечера упорно бил ломом, боролся со льдом.
Сегодня впервые со дня отъезда попытался измерить высоту солнца, достал секстант, но винт примерз и никак не двигался. Повернул его с силой и сорвал резьбу. По радио мне передали мое вчерашнее местоположение — 83°13 северной широты и 71°10 западной долготы. С начала пути я прошел только 20–30 километров.
Закончив работу, собрался поставить палатку, но намокшие перчатки примерзли к рукам. Я их пытаюсь снять, но не могу. Тащу силой — такая боль, что, кажется, срываю кожу с рук. Наконец снял. Поспешно надеваю митоны из нерпы. Будет ужасно, если я отморожу кончики пальцев.
Сегодня было очень тяжело ставить палатку. Мне целый день негде согреться. Утром я сворачиваю палатку и иду до вечера вперед. Согреваюсь только ночью. Правда, иногда днем я пью чай из термоса. Теплый чай из горла опускается в желудок, и холод на время отступает.
Влезаю в палатку, ремонтирую снаряжение, занимаюсь другими делами, и силы мои иссякают. Уже ни тело, ни сердце не двигается. Сейчас влезу в спальный мешок и усну. Тогда можно ни о чем не думать — ни о движении вперед, ни о том, почему продвижение стало невозможно. Сон — единственное спасение.
15 марта
Высокая облачность. Температура — минус 26 градусов. Ветер западный.
Встаю в половине девятого и в палатке обдумываю дальнейший путь. Простая ли работа без конца орудовать трехкилограммовым ломом? Она поглощает всю энергию. Лед не расколется, если бить ломом не в полную силу.
Уже за полдень. Даже сейчас, хотя я очень устал, продолжаю монотонно, как автомат, поднимать и опускать лом. Как бы я ни уставал, замены у меня нет. Пока не прорублю дорогу, не смогу сделать ни шага вперед. Идти ли вперед, стоять ли на месте — зависит только от меня, от моего труда.
Сильно всторошенный лед. Скидываю с саней половину груза и делаю две ездки по одной и той же дороге. Около четырех наконец-то выбираюсь из торосов.
Минут 40 веду нарты по сравнительно ровной поверхности. В 5.30 ставлю палатку. Может быть, я проехал четыре-пять километров. Неужели выбрался из этого опостылевшего мне плена торосов? На душе светлеет от таких радужных мыслей. Считаю, что до сих пор меня спасал мой характер: как бы ни было тяжко, я всегда верил в лучшее.
Сегодня могу раньше, чем обычно, залезть в палатку. Ем не только оленину, но еще и рисовую кашу. Вечером стараюсь наесться досыта, потому что весь день во рту у меня ничего нет, а утром пью только чай с сухарями. Понемногу начинаю чувствовать вкус оленины. Еда для меня сейчас единственное и неповторимое наслаждение.
16 марта
Облачно. Снег. Температура — минус 24 градуса.
Отправляюсь в путь в девять часов утра. Минут 30 спокойно веду упряжку, но затем опять натыкаюсь на ледяные глыбы. Только перебрался через них и немного проехал по ровному льду, как снова они преграждают мне путь. Избегая торосов, еду направо, затем налево, повторяю путь зигзагом. В час дня приближаюсь к трещине, ширина которой превышает 50 метров. Ледок толщиной четыре-пять сантиметров только по краям, а в середине зияет, как открытая пасть, черная-пречерная лента воды. С первого взгляда ясно, что на нартах переехать на другую сторону невозможно. Еду вдоль края: все смотрю, можно ли как-нибудь перебраться? В конце концов понимаю, что надо ждать: или трещина замерзнет, или ее края сомкнутся. Ставлю палатку.
Только подумал, что наконец-то выбрался из всторошенного льда, так теперь полынья. Ужасно! Сегодня я прошел больше 10 километров, и это меня немного успокаивает.
Если ночью температура понизится, то полынья замерзнет, и я смогу провести нарты по молодому льду. Готов молиться, но, к сожалению, именно сегодня температура не понижается.
Грызня у собак по-прежнему ужасная. Дерутся за Куро, рычат, устраивают кровопролитные бои. Хотя собаки голодные, их все равно интересует Куро. Сегодня они съели хлыст из кожи нерпы. Осталось только два хлыста. Впредь надо быть более предусмотрительным!
17 марта
Облачно. Снег. Температура — минус 28 градусов.