Самолет после выгрузки снаряжения сразу улетел, унося моих собак. На душе стало почему-то тоскливо и пусто, мне взгрустнулось.
Как следует осмотрев вновь прибывших псов, я убедился в том, что они действительно здоровее отосланных. Те были истощены и весили явно меньше. Это не удивительно: нелегко было пройти за месяц более 300 километров практически без отдыха. Да, пришлось им поработать на меня! Я чувствую, как в груди у меня поднимается волна благодарности и жалости к ним. Чтобы не расчувствоваться, я с преувеличенной строгостью начинаю махать хлыстом… А вот меня пожалеть некому, хотя положение мое тоже не из легких. Взять хотя бы всю эту историю с Сиро. Ну не свинство ли это с ее стороны? Уж к чему я не был готов, так это к тому, что ко мне попадет беременная собака. Но когда я увидел, как она волочила свой большой живот, я, вовсе не относящий себя к феминистам, не смог вынести этого зрелища и освободил ее от работы. А после появления потомства ей была предоставлена привилегия ехать на нартах — все-таки как-никак послеродовой отпуск!
Была еще одна собака — так я и не дал ей имени — с израненной упряжным ремнем шеей. И ее я не мог бросить. Освободив от упряжки, разрешил бежать рядом.
Отправил я с самолетом и одну астматическую собаку, при покупке которой в Туле я был введен в заблуждение ее драчливым характером. «Вот это то, что надо. Будет на кого положиться», — подумал я тогда. Но скоро понял, как в ней ошибся. Из-за кашля она не могла тянуть нарты. Нет, она не была симулянткой: она и по ночам, вытянув морду, тяжело и долго кашляла. Но зато во время кормежки ей не было равных. Драчунья, она отнимала у других собак их долю и ухитрялась наедаться за троих.
Вернул я на базу и одного из братьев Нуссоа, красивого пса с рыжей, как у лисицы, шерстью. Он, повредив себе лапу в драке за Куро, всю вторую половину пути передвигался на трех конечностях.
И течка Куро доставила мне массу хлопот. С ней, как и с Сиро, я попался на удочку хитрого и жадного эскимоса. «Бери, что там думать! Не видишь, какая здоровая — как раз для упряжки!» — убеждал он меня, клянясь, что у Куро ни за что не будет течки. А течка началась, как только мы отправились в путь. Это перебесило всех кобелей, их покой был надолго нарушен. До сих пор удивляюсь, как это ни один из них не погиб в этих жестоких драках; все они были искусаны — у кого изодраны уши, у кого — нос, у кого — вся морда. В большинстве своем отосланные кобели были жертвами драк из-за Куро.
Назад была отправлена и самая слабая собака — симпатичное животное в черных и белых пятнах, очень привязавшееся ко мне. Но она была трусливой и в драках не участвовала, так как была слишком слаба. Все ее кусали, отнимали у нее корм, и она совсем захирела. Нарты со всеми вместе не тянула, а бежала как-то боком, цепляясь ремнями за выступы на поверхности льда, и постоянно доставляла мне одни хлопоты.
Да, собирал я собак, собирал, а в результате набрал одних никудышных. Эскимосы говорят: «Какова собака, таков и хозяин, сразу ясно, охотник или лежебока». Если верить этой поговорке, то я как охотник никуда не гожусь.
Эскимосу собака служит и как средство передвижения, и как неизменный спутник на охоте. Если в каких-либо чрезвычайных обстоятельствах, например в лютый мороз, собака откажется работать, это непременно повлечет за собой гибель ее хозяина. Не будет преувеличением сказать, что собака — главная опора эскимоса в его единоборстве с суровой природой Арктики, без нее существование его здесь невозможно. Вот почему он никогда не продаст действительно хорошую собаку.
Лишь Инутосоа, мой приемный отец, подарил мне действительно пригодную для моего путешествия собаку. «На, пользуйся, хорошая собака», — сказал он тогда с чувством. Посвященный в мои планы, он отобрал из своих собак такую, которая могла бы стать вожаком. Это была Микисё. Хотя она и не стала вожаком, но отличалась очень хорошими качествами: ладила с другими собаками, была трудолюбива и сильна, и я ее всегда ставил в середину упряжки. Пятнадцати таких собак, как она, было бы достаточно, чтобы получилась упряжка не хуже, чем у любого эскимоса. Присланные на этот раз собаки были куплены у Каунны и представляли собой нечто особенное.
Отличный охотник, Каунна должен был стать проводником в экспедиции, организованной японскими университетами. Он явился к ученым вместе со своими собаками, которых отбирал самым тщательным образом. Не знаю почему, но принимать участие в этой экспедиции ему не пришлось: он вернулся вместе с собаками с полпути. Из Алерта он добрался до Сиорапалука на самолете.
Сотрудникам с базы повезло: мало того, что у него были собаки, он готов был отдать их нам за мотосани. Обмен состоялся, и в результате у нас появились эти девять отличных собак. Даже не у всякого эскимоса есть такие собаки. И сотрудники с Авроры прекрасно понимали, что им повезло. Чем только они не откармливали их до отправления ко мне, разве что только не птичьим молоком! В поисках тюленины для них они буквально обшарили весь Алерт.
Каунна — типичный представитель эскимосских охотников района Туле. Ему уже за пятьдесят, и он много чему может научить. Я познакомился с ним в 1972 году, когда впервые посетил Сиорапалук. С тех пор я многое перенял у него. Это у Каунны я научился охотничьему делу, это он показал мне различные методы управления упряжкой.
Был он необычайно проницательным человеком. Один случай особенно врезался мне в память. В то время я жил вместе с эскимосами, тщательно изучая их образ жизни. Ел и спал с ними вместе, и мне казалось, что я ничем не отличаюсь от них, что жизнь моя слилась с их жизнью, я свой среди своих. Но у меня была тайна, пусть одна-единственная, но была: я имел при себе деньги. Но каждый раз, когда меня спрашивали, есть ли у меня деньги, я твердо отвечал: «Нет». В обществе эскимосов нет такого понятия, как деньги, и, если они оказываются в руках этих охотников, их тут же спускают. Все это относилось в равной степени и к Каунне. И вот этот простой эскимосский охотник сумел разглядеть во мне цивилизованного человека, чужака, упорно старавшегося казаться истинным эскимосом.
Однажды, изрядно напившись, он все это высказал. Тыча пальцем мне в грудь, он все время повторял. «Ты лжец, ты неправдашный».
Вспоминаю я все это теперь с улыбкой, испытывая теплоту и нежность к этому человеку.
…До Северного полюса осталось еще около 300 километров. Если на каждые 100 километров положить по три дня, то через девять дней я буду уже там. Последние 50 километров от 89-й параллели до полюса я наметил пройти за один день. Одолев это расстояние, я наконец достигну цели моего путешествия — вершины земного шара, Северного полюса. И впервые в истории его покорения человек дойдет туда в одиночку.
Тогда мне останется только сердечно поблагодарить всех, кто помогал мне. Но если придется вернуться обратно, не дойдя до полюса, я умру от стыда. У меня нет выбора: либо — либо. Только дойти. Дойти во что бы то ни стало! Работая изо всех сил, как вол, как лошадь. Не обращая внимания ни на обмораживания, ни на что! Мой каторжный труд кажется легче, когда я думаю о том, что невидимыми узами связан с теми, кто мне помогал, передавал свои знания и опыт, воодушевлял и поддерживал меня, помогая материально.
И те, кто сейчас находятся на базе в Алерте, — от коменданта базы до врача — ежедневно, ежеминутно думают обо мне, помогают в трудном пути. Они обеспечивают меня всем необходимым, и я постоянно чувствую их незримое присутствие. За все это я испытываю к ним огромное чувство благодарности.
Только что мне передали по радио полное заботы послание из Токио от уважаемого Нисихори: «Торопись, не спеша. Придется возвращаться — не сомневайся и вернись. Но пусть тебе сопутствует удача! У Наоми своя дорога, и да не свернет он с нее!»