Я даже ухитрился осветить каюту. Нащепал с досок, просохших до звонкости, тонких лучинок, поджигал их с одного конца, а другой конец зажимал камешками на столе. Пропитанные морской солью лучины горели неважно, но все же давали кое-какой свет. Правда, света-то мне и не было особенно нужно: ложился спать я рано, когда снаружи еще не наступала полная темнота. А ночи на острове стояли такие, что в шаге впереди ничего не было видно. И почему-то к вечеру небо всегда затягивало тучами. Я ни разу не видел над островом луны.
Так и сейчас: как только смерклось, я забрался в каюту, улегся на постель, подложил под голову чистую куртку и натянул на плечи второй кусок ткани от японского матраца. Дверь в каюту прикрыл не полностью — оставил небольшую щель, чтобы шел свежий воздух.
В очаге тихо меркли угли. Снаружи совсем рядом слышался плеск прибоя. В сломанных перилах палубного ограждения постанывал ветер. А мне было хорошо.
Какое все-таки замечательное, какое гибкое существо — человек! И как он должен благодарить природу за то, что она дала ему такую прекрасную штуку, как голова. Правда, не всегда и не у всех она срабатывает правильно, но зато есть такая штука, как пробы и ошибки. И еще одно: всякий пустяк становится грозным и страшным только тогда, когда мы сами придаем ему эту грозность и страх. Если голова работает нормально, нужно прежде всего разобраться: а так ли это на самом деле? Помню, в детстве я очень боялся темноты. Мне казалось, что если меня закроют в темной комнате, то я не выдержу и сойду с ума в первые же пять минут. Оказалось, что все это — ерунда. Достаточно хорошенько подумать: а что такое темнота? Почему она страшна? Ведь кругом-то ничего не меняется — ни ты, ни комната, в которой сидишь, ни мир вокруг. Только ты не видишь того, что видел днем, и все. И стол остается тот же, и книжки на нем, и кровать можно нащупать в темноте — она та же самая. Так из-за чего же сходить с ума? Из-за своей глупости?
И вот однажды осенью — это было классе в пятом, — когда отец уехал во Владивосток с каким-то отчетом и я остался дома один, я решил во что бы то ни стало не зажигать свет в квартире. Запер наглухо входную дверь и сидел за столом, до тех пор пока не смерклось. Погода была штормовая, ветер налетал на барак, тряс рамы окон и шелестел чем-то на крыше. Снаружи косил дождь. Он то затихал, то снова дробью обстреливал стекла. Скоро все вещи в комнате начали уходить в темноту, как будто таяли в ней. Это было даже интересно — наблюдать, как постепенно исчез стул у дверей, как растворился мой костюм, висевший на стене, как исчезла полка с книгами. Потом я перестал видеть и стол — я только ощущал его рукой. В кухне что-то треснуло. Мне было достаточно протянуть руку и включить настольную лампу, но я не сделал этого. Я смотрел на то место, где днем было окно, и вдруг представил себе страшную синюю рожу, прижавшуюся снаружи к стеклу. У меня даже дух захватило, но в следующий момент я сказал себе: «Рожи-то никакой нет, ты ее просто выдумал!»
«А вдруг будет?» — как будто что-то шепнуло мне.
— Не будет! — сказал я, потихоньку поднялся, прошел в отцовскую комнату и нащупал над кроватью ружье. Ощупью открыл стволы, так же ощупью нашел в тумбочке патроны и зарядил дробовик. В кухне вроде бы опять что-то треснуло. С дробовиком в руках я почувствовал себя увереннее. Ощупывая стволами тьму, я вышел в кухню. Постоял некоторое время, прислушиваясь. Ничего особенного. Такая же тьма за окном, так же налетами барабанит в стекла дождь. Вернулся в свою комнату, положил ружье на кровать, и сразу же стало опять страшно. «Почему? — спросил я себя. — Уж не потому ли, что если бы рожа появилась, то ты мог бы дать в нее дуплетом из обоих стволов? Да ведь это тоже глупость — стрелять в то, что вообразил!» Я засмеялся. В нашем бараке все всегда спали спокойно, да и в других бараках поселка тоже. Почему же именно сегодня, когда я остался один, должно произойти что-то невероятное? Да ничего и не произойдет. Нащупал ружье, отнес его в отцовскую комнату, разрядил, повесил на стену и положил оба патрона на место. Потом, так и не включая электричества, разделся и завалился спать. С тех пор для меня одинаково — что днем, что в темноте. Иногда в темноте мне даже уютнее.
Уже засыпая, подумал, что свободного дня так и не получилось.
И вообще свободных дней у меня на острове не было.
Каким будет дом
Первый раз я спал по-нормальному — в майке и трусиках. И не просыпался ни разу до утра. А когда поднялся, камни камина были еще теплыми и каюта казалась очень уютной.