Стихи Олега Ладыженского существуют в книгах по-всякому: и внутри текста — целиком или по отрывкам, и перед структурными частями (как в «Песнях Петера Сьлядека»), и практически в самом тексте (как в уже упомянутой «Бездне голодных глаз»). Главное, что они всегда — в том месте, где нужнее. Где возникает объем для создания недосказанности. Поэтому и без того всегда разные книги Олди становятся еще более разными, неожиданными, непохожими одна на другую. Никогда не знаешь, когда тебя эта самая недосказанность накроет и чего ждать от Олдей в следующий раз.
Впрочем, чего ждать от Ладыженского-соло — тоже предугадать трудно. Он может быть таким:
Или таким:
Или вот таким:
Или каким-нибудь еще. Воистину непредсказуем человек, так легко переходящий от драматично-мифологической и проникновенной лирики, — через безудержный, тонкий, умный юмор — к откровенной, местами грустной, но всегда светлой ироничности. Человек, у которого все это получается высоко и красиво.
И вместе со строчками попадает в нашу кровь древнее, истинное Шутовство. Именно так — с большой буквы. Великая тема Олди — и великое мировоззрение для пишущего стихи. Шутовство — высшая форма лицедейства, перемешивающая плач и смех так, что не различишь. Высшая форма человечности, не позволяющая зрителю (читателю?) превратиться ни в законченного циника, ни в бесконечного пессимиста.
Нельзя играть в Шута. Нельзя им стать после долгого обучения и напряженных тренировок. Им можно только родиться и жить — порой легко, порой сложно, порой невыносимо сложно. Просто надо очень любить, как говорил Одиссей. Любить жизнь, не всегда радужную, любить людей, не всегда этого заслуживающих… И всегда понимать, что взаимности можно и не дождаться.
Вообще-то, когда поэт-Ладыженский упорно именует себя любителем — не верьте. О теории стихосложения, о жанрах поэзии, о рифмах, ритмах и звукописи он знает намного больше, чем иные профессионалы. И, что еще важнее, обладает потрясающим чувством слова, чувством звука. Для «профессионала от поэзии» ему не хватает одного: снобизма. Желания во что бы то ни стало называться профессионалом. Способности замкнуться на себе, любимом, и решить, что ты — единственный в мире поэт, достойный внимания (правда, некоторые признают еще Пушкина, поскольку Пушкин — наше все). И я почему-то уверена, что «любитель» Ладыженский никогда не станет таким «профессионалом». Не до того ему, да и душа устроена по-другому. Не лучше, не хуже и не так же — по-другому.
(Интересно, почему всегда, при любой попытке анализировать поэзию Олега Ладыженского, я срываюсь с литературоведения на эмоции и ощущения? Потому что филолог — тоже человек? Кажется: лишь миг — и я пойму…)
6