Прекрасно звучит рев бури!
Прекрасен стон морских птиц,
Прекрасны Азорские острова....
Думаю, что в этот момент у меня наступил кризис, и, чувствуя раздражение, я жалобно произнес: "Ненавижу ваши стихи, и будь прокляты Азорские острова, и пусть черт поберет всех птиц..."
Потом, продолжая ощущать приступы болезни, я стал просить его прекратить пение. Бред все еще продолжался, а тем временем "Сдрей" несся по бурному морю. В моем воспаленном мозгу мелькали какие-то ломовые извозчики, сбрасывавшие лодки на пирс, у которого стоит "Спрей", не имея кранцев.
- Вы разобьете лодки!.. - кричал я снова и снова, пока волны бились о крышу каюты над моей головой. - Вы разобьете ваши лодки, но не сумеете повредить моего "Спрея". Он все выдержит...
Когда боли в желудке и лихорадка прошли, я осмотрел палубу "Спрея" и обнаружил, что она сверкает, как зуб акулы. Волны смыли все, что только можно было смыть. И теперь, среди бела дня, я с удивлением установил, что "Спрей" мчится по заданному курсу, как рысистый конь. Даже сам Колумб не мог бы править судном с большей точностью.
За пришедшую ночь "Спрей" прошел девяносто миль по бурному морю. Я был очень признателен старому рулевому, но удивлялся, почему он не убрал кливер.
Ураган постепенно стихал, а к полудню засияло солнце. Меридиональная высота и показания все время действовавшего лага подтвердили, что на протяжении суток "Спрей" шел правильным курсом. Мое самочувствие было сносным, но все же я ощущал слабость и потому не отдавал рифов ни днем, ни к вечеру, хотя ветер был слабым. Я ограничился тем, что развесил сушить на солнце промокшую одежду, а сам лег спать. Во сне меня снова посетил вчерашний приятель и сказал:
- Вы правильно поступили, послушавшись прошлой ночью моего совета, и, если хотите, я охотно буду посещать вас на протяжении всего плавания, хотя бы из любви к приключениям...
Закончив фразу, он приподнял шапку и исчез так же таинственно, как и появился. Видимо, он перенесся на фантастическую каравеллу "Пинту".
Проснувшись, я почувствовал себя бодрым, так как побывал в обществе друга и опытнейшего моряка. Собрав высохшую одежду, я принялся за дело и выбросил за борт все до единой сливы, какие только были на борту "Спрея".
28 июля стояла отличная погода: дул слабый северо-западный ветер, а воздух был чудесным. Я порылся в моем гардеробе и достал белую сорочку, готовясь к встрече с каботажными пакетботами и находящимися на них благовоспитанными пассажирами. Затем я выстирал кое-что из своей одежды, чтобы выполоскать из нее соль. А так как я был голоден, то развел огонь и с большой тщательностью сварил компот из груш и отставил его в сторону, покуда не был готов котелок отличнейшего кофе. К этому у меня имелись сливки и сахар. Коронным блюдом был поджаренный рыбный фарш, которого вполне хватило бы на двоих, но я уже снова находился в отличном здравии, а мой аппетит был поистине изумительным. Пока я обедал, на керосиновой лампе тушилась большая луковица, которую я намеревался съесть позже. Роскошная жизнь была у меня сегодня!
После полудня "Спрей" прошел рядом со спящей на воде черепахой. Она проснулась от моего гарпуна, пробившего ей шею, если только проснулась вообще. Втащить черепаху на палубу оказалось очень нелегким делом, но мне удалось зацепить ее гафель-гарделем за ласт. Право, черепаха была не меньшего веса, чем "Спрей". Кругом виднелись еще черепахи, и я подготовил снасти, чтобы вытаскивать их из воды. Для этого мне пришлось опустить гротовый парус. Впоследствии я с трудом его поднял, так как снасти были использованы для вытаскивания черепах. Но зато черепашьи бифштексы были замечательно вкусными.
Надо сказать, что с коком на "Спрее" у меня не было разногласий на протяжении всего плавания; повар считал меня неплохим едоком. Нигде и никогда не существовало такого единодушия между экипажем судна и коком. В тот же день на ужин были поданы бифштексы из черепахи, чай с поджаренным хлебом, жареный картофель, тушеный лук, а на сладкое компот из груш и сливки.
К вечеру я увидел сорванный плавучий буй, окрашенный в красный цвет, со штоком для отличительного знака высотой около шести футов.
Внезапное изменение погоды сказалось на исчезновении черепах и рыбы, и теперь не на что было рассчитывать до прибытия в какой-либо порт.
31 июля с севера неожиданно налетел шторм, который развел большую волну, и мне пришлось убавить паруса. В этот день "Спрей" прошел всего лишь 51 милю. 1 августа шторм продолжался и волна была очень сильной. Всю ночь "Спрей" шел с полностью зарифленным гротом и подтянутым кливером. В три часа пополудни кливер был сорван ветром и превращен в клочья. Тогда я приладил стаксель, а обрывки кливера, которые мне удалось сохранить, пошли на кухонные тряпки, в которых я нуждался.
К 3 августа шторм начал затихать, и я заметил много признаков близости земли. Улучшение погоды сказалось и на камбузе, где я развел огонь, чтобы испечь хлеб, и вскоре этот хлеб стал реальностью. Главным достоинством морской стряпни является отличный морской аппетит, и это мне известно с давних пор, начиная с уже рассказанного эпизода о моем пребывании в роли кока на рыболовной шхуне. Сейчас, после обеда, я сидел и несколько часов кряду читал описание жизни Колумба, а к концу дня заметил, что птицы все время летят в одном и том же направлении. Тогда и я воскликнул: "там лежит земля!"
Ранним утром 4 августа я "открыл Испанию", а увидев огни на берегу, понял, что страна обитаема. "Спрей" продолжал идти своим курсом, миновал место Трафальгарского боя, вошел в Гибралтарский пролив и в три часа дня после двадцати девяти суток плавания от мыса Сейбл встал на якорь.
К концу этого первого этапа путешествия я чувствовал себя отлично, не ощущая усталости и болезней, и, как всю свою жизнь, был сухощав, как риф-сезень.
Еще на подходах к Гибралтару я обогнал два итальянских парусника. К моменту когда уже встал на якорь, я видел, как они шли у африканского берега, "Спрей" обогнал их на подходе к мысу Тарифе.
Таким образом, "Спрей" на своем пути обогнал всех; пароходы, конечно, в счет не идут.
Все обстояло как нельзя лучше, но я позабыл захватить из Орты карантинное свидетельство, и когда на борт "Спрея" прибыл суровый пожилой портовый врач, то поднялся шум. Это было как раз то, что требовалось. Если вы хотите поладить с настоящим англичанином, то сначала необходимо с ним поспорить. Это мне было отлично известно, и я с полным умением отвечал ему словесным ударом на каждый его выпад.
- Отлично... - резонно заявил он мне к концу перепалки. - Согласен и признаю, что состояние здоровья вашего экипажа не оставляет желать лучшего. Но кто знает, какие болезни имеются в порту, где вы побывали? Следовало бы отправить вас в крепость, сэр! - воскликнул он. - Но так и быть, можете иметь свободное сообщение с берегом.
Больше я пэртового врача в глаза не видел.
На следующее утро к "Спрею" подошел и встал рядом, насколько ему позволяли размеры, большой паровой катер, и мне были переданы наилучшие пожелания старшего военно-морского офицера адмирала Брюса, который приказал сообщить мне, что для "Спрея" отведено место возле арсенала за новым молом.
В этот момент я находился за старым молом среди местных судов, в. крайне неудобном и неспокойном месте, и был очень рад убраться отсюда, что и сделал не мешкая. При этом я думал, как хорошо будет "Спрею" среди линейных кораблей вроде "Коллингвуда", "Бальфлера" и "Корморента", на борту которых меня впоследствии принимали почти по-королевски.
Адмирал Брюс меня сердечно приветствовал,. когда я явился отблагодарить его за место у причала и за предоставление парового катера, отбуксировавшего "Спрей"к новому месту стоянки.
- Если место стоянки вам нравится, то все в порядке. Мы отведем вас в открытое море, как только ви будете готовы к отплытию. Но скажите, в каком ремонте нуждается "Спрей"? С "Гебы" вам пришлют мастера-парусника... Ах, "Спрею" нужен новый кливер? Сейчас я прикажу ремонтным мастерским осмотреть все на "Спрее". Скажите, капитан, вам пришлось-таки дать жару "Спрею", чтобы за 29 дней в одиночку добраться сюда? Но ничего, мы постараемся сделать ваше пребывание здесь приятным...