Она проглатывает слезы, снова вытирая глаза.
— Нет, пожалуйста, не уходи. Я не хочу быть одна.
— Ты уверена?
Она кивает, но по-прежнему не смотрит мне в глаза. Как будто ей неловко проявлять эмоции передо мной
— Это нормально — плакать, Фэй. Тебе не всегда нужно быть сильной.
Она улыбается, наконец-то поднимая на меня глаза, и я ничего не могу с этим поделать. Обхватив её, я притягиваю её в крепкие объятия, прижимая её к себе всё крепче и крепче, чем когда-либо. Она цепляется за меня, и я позволяю ей просто быть, потому что это то, что я хочу показать ей, что она может быть любой рядом со мной, и, несмотря ни на что, я никуда не уйду.
Глава 9
Фэй
— Они смотрят фильм «Лего», — сообщаю я Тану, выходя в гараж.
— Опять? — спрашивает он, находясь на верхней ступеньке лестницы и устанавливая мой новый открыватель гаражных ворот.
— Да, я не знаю, как они могут это делать.
— Что?
— Смотреть одно и то же снова и снова.
— Разве ты не делала такого, когда была ребёнком? — удивляется он.
— Нет, у нас не было телевизора, а мои родители были очень строги в отношении таких вещей.
— Как же ты проводила своё время?
— Просто играла на улице с другими детьми по соседству.
— Действительно?
— Да. — Он, кажется, удивлён, но когда я росла, мы были на улице с рассвета до заката.
— Мои родители были совершенно другими. Они оба вольные птицы — мы много путешествовали, а когда были дома, делали всё, что хотели, — говорит он.
— Так у тебя есть братья и сестры? — спрашиваю я.
— Один брат, а у тебя?
— Никого. Я единственный ребёнок в семье. Ты хочешь ещё детей? — неожиданно спрашиваю я, и он быстро отвечает:
— Конечно, почему бы и нет. А ты нет?
— О, я так не думаю. Я достаточно травмирована, и просто пытаться держать себя в руках ради Брэксли практически невозможно. Я и представить себе не могла, что у меня будет ребёнок, о котором нужно заботиться.
— Ты не пострадала, Фэй, — говорит он мне, оглядываясь через плечо, когда спускается по лестнице.
— Конечно. — Я закатываю глаза, отгоняя негативные мысли, которые закрадываются мне в голову. Он может говорить всё, что хочет, но я двадцатидевятилетняя вдова.
Он делает глоток пива и говорит мне:
— Фэй, я не думаю, что ты осознаешь, насколько ты сильная женщина. Я думал об этом на днях, если бы я прошёл через четверть того дерьма, что есть у тебя, я бы, честно говоря, был в психиатрической лечебнице.
— Спасибо, что сказал это, но поверь мне, иногда смирительная рубашка звучит лучше, чем просто открыть глаза.
— Эй, по крайней мере, это всего на несколько дней, — дразнит он меня, и я поднимаю свой бокал за него, а затем делаю глоток вина.
— Хочешь оказать честь? — спрашивает он, указывая на стену.
Вытянув руку высоко над головой со ступеньки, на которой я сижу, я нажимаю кнопку на стене. Его глаза на моем теле, электризуют мои внутренности. Мотор работает тихо, и впервые за несколько дней открывается дверь моего гаража.
— Ты всё исправил! — восклицаю я, и Тан удовлетворенно кивает мне.
— Ну, это заняло всего, сколько... неделю? — ворчит он.
— Эй, всё исправлено. Я ни капельки не жалуюсь, — говорю я. —Огромное тебе спасибо.
— Пожалуйста. — Он протягивает мне новый портативный пульт дистанционного управления из своего кармана и говорит: — Это тоже должно сработать.
Я нажимаю кнопку на пульте, который он дал мне, чтобы закрыть дверь и остановить поток холодного воздуха.
— Так ты отдашь мне ту картину сейчас? — спрашивает он, и я не могу поверить, что он всё ещё хочет её, но сделка есть сделка.
Когда мы возвращаемся в дом, тёплый воздух действует успокаивающе. Я слышу, как мальчики смеются над фильмом из комнаты Брэксли, этот шум так успокаивает меня.
— Ты действительно этого хочешь?
— Ну что ж… Я хочу другую, но, поскольку я не думаю, что ты откажешься от неё, я возьму то, что смогу получить.
— Какую другую? — спрашиваю я, когда мы входим в мою студию.
— Вот эту. — Он указывает на картину, которую я нарисовала на днях и которая всё ещё стоит на моем мольберте. С тех пор я так и не нашла времени вернуться сюда и внести последние штрихи.
— Я бы отдала её тебе, но она даже не закончена.
— Тогда закончи её.
Он абсолютно серьёзен.
— Прямо сейчас?
— Конечно.
Я обдумываю его предложение. Глядя на картину, можно сказать, что для этого много не нужно. Я могла бы сделать это прямо сейчас. Но я не уверена, что хочу оставить всё как есть. Это действительно так мрачно, но прекрасно, смесь боли и удовольствия.
— Ты будешь смотреть, как я это делаю? — спрашиваю я, и он смеётся надо мной, потягивая пиво:
— Чёрт возьми, да. — На его лице ухмылка, и я сажусь, рассматривая картину и представляя, что я собираюсь с ней сделать.
Когда Тан рядом со мной, я немного нервничаю. Я всегда рисовала в одиночестве. Бен поддерживал меня в рисовании, но никогда не наблюдал, как я это делаю. Тан, с другой стороны, стоит прямо за мной. Я оглядываюсь на него, близость поглощает меня.
— Я не могу работать, когда ты нависаешь надо мной.
Он хватает стул с другой стороны комнаты, снимает с него картину и спрашивает:
— Могу я поставить это здесь?
— Конечно. — Затем он садится рядом со мной, точно так же, как в ту ночь, когда мы увидели друг друга в школе для мальчиков, наши бедра почти соприкасаются.
— Есть ли какие-нибудь цвета, которые ты хочешь добавить? — спрашиваю я.
— Всё, что ты выберешь, ведь ты художник.
— О, пожалуйста, такую картину мог бы сделать и Брэксли.
— Нет, не мог. Это настоящий шедевр. Просто уже рисуй.
Властный.
Макая тонкую кисточку в чашку с водой, я чищу её. Затем я наполняю свой лоток несколькими цветами и, держа его в руках, представляю, как должна выглядеть конечная картинка. Закрывая глаза, я вижу это ясно, как день.
Окунув кончик мокрой кисти в воду, я добавляю немного чёрного и осторожно начинаю выводить тонкую жилку через рисунок, придавая ему глубину и жизнь, которых раньше не хватало.
— Вау, это выглядит потрясающе, — говорит Тан.
— Это действительно просто. Хочешь попробовать?