— О нет, — прошептала она. — Это так хорошо.
— Обними меня.
Их губы едва соприкасались, словно мягко шепча что-то друг другу, словно ловя дыхание в тот самый миг, когда оно появлялось. Джин пробежала пальцами по его волосам — густым и теплым, а губы имели ароматный кофейный привкус. Закрыв глаза, она погрузилась в какой-то странный транс, спокойный и в то же время возбуждающий.
А когда он уткнулся лицом ей в шею, она обняла его еще крепче.
— О, Майкл, — простонала Джин, трепеща от удовольствия.
— Скажи это снова, — шепнул он в ответ. — Мое имя. Ты никогда не произносила его.
— Разве? Я говорила мысленно, по крайней мере.
— Произнеси его вслух.
— Майкл, — прошептала она снова.
Он поцеловал ее на этот раз более решительно, и она не возражала. Мягко придавив ее спину к подушкам, он целовал ее закрытые глаза, бархатисто-нежные щеки с чуть заметными веснушками, полуобнаженные плечи и руки, заставляя испытывать огромное наслаждение. Переменив положение, он сильнее обхватил ее. Она откликнулась полувздохом-полустоном.
— Я не делаю тебе больно?
— Нет, нет. Мне хорошо.
Ее тело начало льнуть к нему в какой-то неосознанной потребности еще большего удовлетворения, которое начинало томить ее.
Его губы вновь прижались к ее губам, а рука скользнула к основанию шеи. Тонкая ткань платья дразнила его запястье, но он не спешил, поглаживая нежную кожу, прежде чем сдвинуть эту ткань. И лишь понемногу, как будто случайно, он, наконец, обнажил ее грудь.
Джин чувствовала себя переполненной сладостными ощущениями, которые вызывало каждое его прикосновение. Дыхание ее участилось. Это было так ново и необычно, так не похоже на те неуклюжие и грубые ухаживания и объятия других мужчин, что она не могла поверить в реальность происходящего. Майкл не делал ничего оскорбительного, и у нее не возникало желания оттолкнуть его. Пальцы двигались плавно, поглаживая упругую выпуклость груди. Ощущение было божественным, но уже недостаточным ни для него, ни для нее.
Майкл все ниже и ниже медленно сдвигал ткань по ее напрягшемуся телу, давая ей время возразить. Но глаза ее горели, губы приоткрылись, и, ободренный этим, он спустил платье вниз, к талии, полностью обнажив грудь.
— Вирджиния! — прошептал он и коснулся одного из сосков.
Она вздрогнула и затаила дыхание, ошеломленная той горячей волной желания, которая пробежала от этого нежного прикосновения по всему ее телу, до самых кончиков пальцев на ногах.
— Да, — прошептала она, едва дыша, — трогай меня... трогай меня... — И взяв его руки в свои, положила к себе на грудь, отпустив их только, чтобы тут же вцепиться в его запястья, когда он начал мучительно разжигать ее жажду. Она закрыла глаза и откинула голову набок, сосредоточившись на том опьяняющем ощущении, которое исходило от его ласкающих рук. А когда он склонился и коснулся ее соска языком, она тихо застонала. Голова ее кружилась от желания, она словно вся пылала в огне, который он так умело поддерживал.
Его язык опять устремился к отвердевшему соску, слегка касаясь его снова и снова, пока он не стал почти болезненно твердым. Горячее дыхание Майкла согревало ее обнаженное тело, заставляя его трепетать, а влага, которую он оставил на соске, показалась ей жгучей. Бессознательно она подалась к нему, а он, обхватив губами розовато-коричневый кружок, стал так нежно покусывать его, что желание стало нестерпимым.
— Я хочу тебя!.. — простонал он.
Он попытался снять платье, и тут ей, наконец, удалось осознать, что же сейчас случится. Нельзя сказать, что она совсем не хотела этого, но что-то в ней встрепенулось и напряглось.
— Подожди, — выдохнула она, останавливая его руку своей. — Извини... я не могу... Я не могу сейчас...
— Не можешь? — спросил он хрипло, с каким-то усилием. — Но почему?..
— Не знаю... Я не хочу... я боюсь... — Она боялась потерять себя, утратить тот контроль над собой, который все еще сохраняла, окончательно раствориться в блаженстве, принадлежа не себе, а ему. Понял ли он это? Согласится ли он с этим?
Медленно Майкл убрал руку и уткнулся лицом в подушку за ее плечом, дрожа всем телом. Когда он наконец заговорил, голос его еще срывался от напряжения:
— Тебе нечего бояться, дорогая. Я не сделаю ничего, чего бы ты не хотела.
Она пробежала пальцами по его волосам, чтобы утешить.
— Я знаю, — прошептала она. — Это я теряю себя, когда я с тобой. Но я не могу и не хочу торопить события.
Он сел и, отвернувшись, закрыл лицо руками.
— Хорошо. Ты сама должна это решить. Я не хочу добиваться этого вымогательством и не стану торопить тебя.
Джин попыталась поправить платье. Но тонкая материя, уже смявшаяся складками, плохо слушалась ее рук. Наконец, подтянув ткань наверх и прикрыв грудь, она поднялась с кресла и прошептала:
— Теперь можешь повернуться, Майкл.
— Я не уверен, что сделаю это.
— Почему?
— Потому что все равно буду видеть тебя с обнаженной грудью...
— Я уже все прикрыла.
— Но не в моей памяти.
Он слегка улыбнулся. Потом нехотя поднялся.
— Не пойму, улыбаешься ты или хмуришься — поддразнила его она. — Пожалуйста, выбери что-то одно.
— Я не знаю, что выбрать.
— Улыбнись.
— Но ты ведь меня отвергла!
— Нет, Майкл, — мягко сказала она. — Это не тебя я отвергла, а себя. — Она взглянула на него с неожиданной робостью. — Ты ведь не думаешь, что я плохо к тебе отношусь?
— Но какие могут быть препятствия? Если мужчина и женщина чувствуют одно и то же...
Она приложила палец к его губам, боясь того, что он может сказать.
— Не надо. Пожалуйста. Я не хочу спорить.
Майкл глубоко вздохнул и обнял ее руками за талию.
— Я тоже не хочу. Это был слишком приятный вечер.
При упоминании о вечере она бросила взгляд на стол.
— Ты так и не допил кофе.
— Думаю, лучше и не надо, а то всю ночь не засну.
— Мне очень жаль.
— Прекрати! Зато я буду утром только больше тебя уважать... Ведь именно так я должен сказать, правда? — Она кивнула, ослепленная его нежной улыбкой. — А теперь мне лучше убраться, пока мои благие намерения опять не подверглись испытанию. Так?
Джин кивнула, чувствуя приятное прикосновение его губ к щеке, затем он повернулся и вышел за порог. Она прислушалась, представляя по звукам картину снаружи: вот дверца его машины открылась, потом захлопнулась, «скаут» заворчал, просыпаясь, загудел, когда разворачивался, и, замурлыкав ровнее, с шуршанием гравия под колесами укатил.
Ночная тишина стала еще более глубокой. Взяв свой остывший кофе. Джин собралась допить его. Но тут, повинуясь какому-то импульсу, поставила обратно и потянулась за чашкой Майкла. Поднеся ее к губам, она сделала медленный глоток...
Подойдя к проигрывателю, посмотрела на альбом, который выбрал он, достала пластинку и поставила ее. Потом, чувствуя какое-то необъяснимое удовлетворение, вернулась к креслу, вытянулась в нем и закрыла глаза, позволив звукам музыки заполнить тот вакуум в ее доме, который остался после ухода Майкла.
Она думала о счастье, о том прекрасном состоянии, которое ощутила в обществе Майкла, в его объятьях. Пожалуй, ничего плохого не было в том, что сегодня произошло, и, если она будет контролировать свои чувства, бояться ей нечего.
Следующие два дня Майкл провел, соскабливая остатки прежней краски со стен дома и заново окрашивая его. Он часто думал о Джин, но довольствовался пока тем, что просто ждал почту, чувствуя, что она нуждается сейчас в передышке и торопить события не следует. К счастью, его нагреватель воды как раз нуждaлcя в починке, так что холодные души были не только необходимы, но и неизбежны сейчас.
Когда она пришла в понедельник, они выпили вместе по баночке колы и обсудили все «за» и «против» того, чтобы мостить кирпичом подъездную аллею. Во вторник он угостил ее поп-корном, взяв один пакетик и себе, пока выбирали краску для окон. А в среду он завел ее в дом и угостил апельсиновым соком, согласовывая цвет тента для веранды.