Догадки теснились в его голове, то радуя, то пугая. Может быть, она принесла грустные вести? Нет, нет, их было уже предостаточно!
Одиннадцать лет прошло с того обручения под липами Коромпы, и это были горькие одиннадцать лет! Прошло немало времени, пока утихла горечь обиды. Ночь сменяется днем, дождь — ясной погодой. Так и с людскими судьбами. Может быть, Тереза нашла способ, как помирить с ним свою семью…
Или она решила пойти наперекор своей семье?
Он так бежал, что встречные люди оглядывались на него с усмешкой. Видано ли, чтобы господин с проседью так мчался? Да еще неся шляпу в руке!
Он ничего не видел, не замечал и в свою квартиру влетел, как буря, радостный, с раскрасневшимся лицом и развевающимися волосами. Тереза сидела за столом, побледневшая, красивая, смущенная. Прежде чем она успела подняться, он наклонился и поцеловал ее сложенные руки.
— Как долго я не видел вас, Тереза, как невыносимо долго! Я не верю себе, что вы опять со мной, Тереза!
Она отняла у него руку и гладила его поседевшие волосы.
— Мой милый Луиджи, мой славный и несчастный Луиджи! — шептала она, склонившись к нему и позабыв, что он ничего не слышит.
Понимал ли он, что она говорит? Хотел ли знать точно? Он поднял мокрое от слез лицо и проговорил жалобно:
— Я теперь уже так плохо слышу, Тереза! Напишите мне все! — Он подал ей бумагу и карандаш. Она начала писать без промедления:
«Я люблю вас, мой дорогой, добрый Луиджи. Я полюбила вас с первого дня нашей встречи».
— Как и я, — шептал он. — Все эти годы вы были со мной, в моем сердце. Тысячи раз я чувствовал ясно, что вы рядом со мной и помогаете мне.
Она благодарно рассмеялась, и ее лицо порозовело от нежного подбородка до гладкого лба и черных как вороново крыло волос.
Она опять взялась за карандаш:
«Да, Луиджи, я постоянно слежу за тем, что вы делаете. Радуюсь вашим успехам, страдаю, когда вас постигает неудача. Ваша музыка трудна, поэтому ее не всегда понимают. Зато тот, кто поймет, находит в ней поддержку для себя. Мне кажется, что вы неустанно по-новому говорите миру:
„Боритесь за свое счастье, люди! Будьте мужественны, судьбу можно одолеть!“ А я наконец решила…»
Он не дал ей договорить. Его охватила безумная радость. Наконец она решилась! Пусть ее родные говорят что угодно! Он вскочил, протянул руки, будто желал обнять ее и, взволнованный от возродившейся надежды, прошептал прерывающимся голосом:
— Наконец! Вы будете со мной, Тереза! Как мне благодарить вас? Я ждал вас так долго! Теперь с вами я начну работать по-настоящему. То, что написано до сих пор, было только прелюдией. Тереза! Единственная!..
Он ожидал, что она встанет и устремится к нему. Но Тереза не пошевельнулась. Она сидела, кусая губы, и судорожно сжимала край стола. Он умолк. Склонившись над столом, она писала.
«Мне так жаль, что вы неправильно поняли меня, Луиджи. Я решила трудиться на благо людей так же горячо и бескорыстно, как вы. Ваш пример зовет людей. Я хочу быть похожей на вас. Но я ведь женщина. Слабая женщина. Я посвящу всю свою жизнь брошенным детям».
Он смотрел на нее пораженный. И ничего не понимал.
— А как же я? Как я?
Разговор, который наполовину велся на бумаге, продолжался мучительно долго. Охваченный страхом, он жадно читал еще недописанные слова. Какую еще боль и страдание принесут они ему? Иногда Тереза принималась что-то говорить, и он с болезненным вниманием следил за движением ее губ.
Было тяжко видеть его таким.
Наконец, измученный, он покачал головой:
— Я не понимаю!
Она снова обратилась к тетради и карандашу. Было исписано еще две страницы, пока он понял, что она надумала решительно изменить свою жизнь.
Она отрекается от любви, отказывается от личного счастья, она будет искать его в ином. Тереза торопливо говорила ему о том, как несколько лет назад с детьми своей сестры она приехала в Швейцарию. Там она встретилась с человеком, с которым они вели беседы о смысле жизни. Нужно делать добро, но делать его во имя общественных интересов, а не личных. Нужно воспитывать новое поколение.
«Это был Песталоцци,[26] — писала она. — Это небольшого роста, неприметный человек, но какая сила исходила от него! Он полон любви к детям. В тот раз, когда я слушала его, меня прямо заворожили его речи, но тогда мне и в голову не пришло, что они могут касаться и меня».
Потом она написала ему об удивительном потрясении, пережитом ею полгода спустя во Флоренции. Это было весной, в канун пасхи. Окружающая природа и людские сердца готовились цвести. Только в ее душе были холод и пустота. Потом зазвучали колокола. Улицы заливали потоки радостных людей… И в этот миг произошло чудо. В ней расцвело то, что давно ожидало своего времени, подавленное безнадежностью. Жизнь женщины с обманутыми надеждами не должна быть пустой и несчастной! Если у нее нет собственных детей, она может в любом месте найти сотни несчастных малышей, нуждающихся в защите. Это сироты, это дети из семей таких бедных, что их матери и отцы тяжко трудятся ради куска хлеба и у них не остается времени для детей.