— Я бы поздравил тебя, если бы ты не был Людвигом Бетховеном. Твоему брату Каспару я бы сказал: желаю тебе успехов, мальчик! Твой дед начинал так же и стал капельмейстером и уважаемым человеком в городе.
— А мне вы не скажете ничего? — огорченно выговорил Людвиг.
Нефе пожал плечами:
— Для другого четырнадцатилетнего мальчика место помощника органиста могло стать началом карьеры. Для тебя оно может стать началом конца.
Людвиг смотрел на него удивленно.
— Ты уже забыл, что твой путь должен быть иным? Ты непременно должен ехать в Вену. Учиться! Чтобы Моцарта догнать, а бог даст, и перегнать! А оставаться княжеским лакеем что хорошего?
— Но князь, как видно, совсем не злой человек, если обещает платить мне сто пятьдесят дукатов в год!
— Никакое это не благодеяние, а господская хитрость! Они покупают целого музыканта за половинную плату. Что тебе всего четырнадцать лет, не имеет никакого значения! В нашем крае нет лучшего пианиста! Да и в игре на виоле, органе и флейте ты не уступаешь взрослым музыкантам.
Озадаченный Людвиг молчал, а Нефе в раздражении пересек комнату и встал у окна. Глядя на улицу, он глухо произнес:
— Они уже поняли, чего ты сто́ишь, и решили удержать тебя здесь. А мне готовят петлю на шею.
Слова Нефе были полны такой горечи, что Людвигу пришло в голову, что капельмейстер смотрит в окно, чтобы скрыть огорчение, отразившееся на его лице.
— Вам уже прислали извещение? И плохое? — встревоженно спросил Людвиг.
— Мне уже готовят его! — Нефе резко повернулся от окна. — Я знаю, какое решение подготовили князю. У меня есть не только недруги, есть и друзья, сообщившие мне об этом.
Он вытащил из кармана какой-то листок бумаги и развернул его. Людвигу показалось, будто он написан той же рукой, что и виденный им недавно в руках Елены Брейнинг. Капельмейстер начал читать:
— «Христиан Готлиб Нефе, тридцати шести лет, женат, имеет двух дочерей. Служит три года, был театральным капельмейстером. Жалованье 400 дукатов в год. Органист. Может быть уволен от службы, ввиду того что на органе играет посредственно. Кроме того, он не является коренным жителем города. Веру исповедует протестантскую. Вместо него обязанности органиста мог бы исполнять другой музыкант, с жалованьем лишь в 150 дукатов, поскольку это еще подросток и к тому же сын придворного музыканта».
Он сложил бумагу и решительно засунул ее в карман. Людвиг стоял посреди комнаты потрясенный. Ему показалось, что пол под ним заколебался. Значит, за его повышение должен расплатиться Нефе?!
— Господин Нефе, ради всего святого, не сердитесь на меня! — вскричал он. — Я не знал, что займу ваше место. Это вы-то плохой органист? Вы настолько выше меня, что я… — Вдруг он закрыл лицо руками и горько расплакался. — Я пойду в замок и брошу им этот приказ под ноги! Этим псам, этим…
— Молчи, молчи, мальчик! Запомни: я тебе ничего не говорил. Это верно, они псы. Злобные, завистливые псы! Их совсем не волнует, играю я на органе хорошо или плохо. Их больше беспокоит то, что я иной веры. Но и это не главное. Хуже всего для них то, что умею больше, чем иные, понимаешь? Потому меня и хотят вытолкать в шею. Когда-нибудь и ты изведаешь такое. Глупцы не любят умных, а грязные — чистых.
Он обнял мальчика за плечи, но тот вырывался из рук учителя:
— Пустите меня, маэстро, пустите! Я должен идти в канцелярию двора. Я разорву этот приказ на глазах у всех и брошу им в лицо!
Но Нефе не отпускал взволнованного мальчика из своих рук.
— Не горячись, Людвиг! Какой от этого будет прок? Отнимешь у семьи сто пятьдесят дукатов, а она нуждается в них. И мне ты только хуже сделаешь. Господа бы очень порадовались: «Посмотрите, Нефе натравил на нас молодого Бетховена! Воспользовался неопытностью строптивого мальчика. Гоните его за это с должности!»
— Но что же мне делать, маэстро? Мне так стыдно перед вами!
— Да чем же ты виноват? Если ты хочешь помочь мне, делай вид, что ничего не знаешь об их намерениях.
— И допустить, чтобы они вас выгнали? С двумя детьми и женой!
— Этого не случится, мальчик! В Бонне еще есть люди, которые объяснят князю, что во всех немецких землях не найдется чудака, кроме Нефе, который за четыреста дукатов будет дирижировать оркестром, играть в нем, ставить оперы, писать тексты и вести канцелярию.
Людвиг задумался. Если приказ еще не обнародован, может быть, и в самом деле не все потеряно. И сразу Людвигу стало легче.