Людвиг ушел с таким ощущением, будто окунулся в источник с волшебной живительной водой. Он опять радовался, что у него теперь есть заработок, пусть самый незначительный. Он понимал, конечно, что опасность, нависшая над учителем, не вполне еще миновала. Но если за дело берется Елена Брейнинг, разве можно сомневаться в благоприятном исходе? У нее есть влиятельные помощники. Сегодня она упомянула о графе Вальдштейне, а Людвиг знал, что это ближайший друг курфюрста и его посредничество может быть полезнее, чем еще чье-нибудь.
Фердинанд Арношт Габриэль Вальдштейн лишь недавно приехал в Бонн откуда-то из Чехии. Молодой, веселый и добросердечный, он нравился всем. Вальдштейн знал толк в музыке, интересовался молодым Бетховеном и с большим удовольствием вел беседы с капельмейстером Нефе, — он не откажется помочь ему.
И все же главным героем предстоящей борьбы Людвиг считал Елену Брейнинг. Ему казалось, что центр боннской жизни находится не в архиепископском дворце, а в ее доме. И он снова утвердился в этом мнении, когда придворный органист и капельмейстер Нефе был все-таки оставлен в обеих должностях и ему сохранили жалованье в прежнем размере. Неизвестно, кто был счастливее в этот день — сам органист или его помощник!
Когда юный Бетховен думал, что осью жизни в Бонне является не дворец курфюрста, а дом Брейнингов, он конечно заблуждался. Четырнадцатилетний мальчик был еще не в состоянии проникнуть во все хитросплетения боннской жизни. В течение следующих двух лет он понял, однако, что хотя бы в одном он тогда не ошибался: дворец курфюрста не был единственным центром боннской жизни. Деньги и власть, коварство и фальшь вращались вокруг дворца. Остроумие, мудрость, искусство и свобода царили в доме Брейнингов. Каждый четверг вечером его наполняли люди, составлявшие избранное общество. Читались книжные новинки, игрались самые лучшие сочинения, обсуждались новости, заслуживающие внимания. Здесь спорили о серьезных вещах с невиданной свободой. Каждый мог иметь любое суждение, и каждый мог оспорить его. Все знали, что никто не побежит с доносом в епископский дворец: смотрите, там ругают князей и епископов.
К этим редкостным турнирам независимых речей и остроумия Людвиг Бетховен сначала только приглядывался, бывая в доме Брейнингов. Сидя в уголке, он затаив дыхание ловил смелые речи. Здесь читались стихи, едва только написанные, здесь разыгрывались пьесы, еще не увидевшие сцены. И удивительно: все эти взволнованные речи велись непременно о свободе, о протесте против тиранов.
Здесь же появлялись и революционные прокламации из Парижа, а с ними оттиснутые на грубой бумаге сатирические стихи, полные насмешек над французским королем Людовиком XVI и его женой Марией Антуанеттой.
Французская королева, ненавидимая народом, была родной сестрой боннского курфюрста. Казалось бы, как раз в центре Бонна было небезопасно читать издевательские куплеты, но никто не боялся. В прирейнских землях с интересом следили за тем, что происходит за ближними рубежами. Вся Европа с любопытством наблюдала за событиями во Франции. Было ясно, что там дело идет к кровавой схватке. Народ против короля. Бедность против богатства. Угнетенные против угнетателей. Революция стучалась в ворота дворцов. А ближайшие соседи — немцы задавали себе вопрос: если французы уже пришли к этому, когда же мы начнем опрокидывать троны? А в раздробленной Германии этих тронов было множество.
В уютном доме Брейнингов, конечно, слышались не только мятежные политические речи. Чаще здесь беседовали об искусстве, звучали скрипка, рояль и флейта, вслух читались книги как современных, так и древних писателей.
Людвиг с живым интересом наблюдал за человеком, убеленным сединами, с маленькой шапочкой на голове, который горячо доказывал, что произведения древних греков и римлян много выше современных, новых книг.
«Вот как… — раздумывал Людвиг. — Кое-кто поклоняется язычникам, которых давно нет в живых, а живого Нефе готовы растерзать только за то, что его христианское вероисповедание на волосок отличается от их такого же христианского вероисповедания!» Однако старый пастырь был не таков. Людвиг ошибался. Каноник Брейнинг, опекун Кристофа, Лорхен, Стефана и Лоренса, не мелок душой. Он часто вел беседы с Нефе, который иногда появлялся здесь.
Как-то он подсел на минуту к Людвигу, сидевшему в стороне от всех с чашкой кофе. Ему нравилось сидеть так, никем не замечаемым, так же как было ему по сердцу все, что он слышал здесь. Только что отзвучал отрывок из «Разбойников» Шиллера — страстный монолог против всего, что угнетало человека.