Выбрать главу

Там у деревьев есть свои имена, а может быть, есть человеческие души. По глухим дорожкам там бродит задумчивая Тереза.

Путь от Вены в Коромпу недолог. От Вены Коромпа совсем недалеко, но поездка туда несбыточна. Как пропасть лежит на его пути запрет родственников. Разве он жених для Терезы? Он, неимущий, не обладающий фамильным гербом, даром что в свои неполных сорок лет он признан первым среди немецких композиторов.

Снова и снова он проигрывал эту песню, надрывавшую его сердце, внося последние поправки. Перед его мысленным взором была Миньона из стихотворения Гёте, стройная девушка с пламенными очами и нежным лицом в рамке черных волос.

Вдруг чьи-то маленькие руки легли на его плечи. Он сердито повел плечом. Кто осмелился войти, когда он играет!

Вместе с прикосновением чужих рук до него донесся аромат тонких духов. Прежде чем он повернул голову, таинственный посетитель склонился к нему, и женский голос сказал ему на ухо:

— Это я — Брентано.

За его спиной стояла прелестная женщина, с овальным розовым лицом и большими глазами, сверкавшими в тени соломенной шляпы. Разве только отсутствие южной смуглости не позволило принять ее за ожившую Миньону! Мрачное настроение сразу покинуло его. Бетховен, не вставая из-за рояля, подал ей руку через плечо и весело сказал:

— Я только что сочинил для вас песню. Хотите ее послушать?

Она молниеносно кивнула головой, прошла вперед и оперлась руками о рояль. Ее карие глаза смотрели ему в лицо. Рояль запел, и за ним вступил мужской голос:

Ты знаешь край, лимоны там цветут…

Странный голос… Резкий, громкий, такой, какой часто бывает у глухих. Девушка слушала с грустью. Но скоро ее так захватила сама песня, что она забыла обо всем. Щеки ее запылали, когда она зааплодировала:

— О, как это красиво! Прекрасно!

— Тогда я спою еще одну. Хотите? — воодушевился Бетховен и запел другую песню Гёте, о любимой Италии, голосом еще более громким и резким:

Лейтесь вновь, слезы вечной любви!

Беттина снова аплодировала ему, и он поблагодарил ее:

— Обычно люди плачут, услышав что-нибудь хорошее. Но такие люди — это не художественные натуры. Художники обладают могучими душами. Они не плачут!

Беттина широко открыла глаза.

— Нам, женщинам, слезы иногда можно и позволить. А кроме того, вы могли бы предложить мне сесть!

Не дожидаясь приглашения, она присела на край кушетки, заваленной нотами и книгами. Она вытянула ноги и, постучав по полу кончиками черных туфель, выглядывавших из-под длинной юбки, сказала:

— Наши говорили мне, что вас нелегко разыскать. Будто у вас три квартиры: одна в городе, другая здесь, у городской стены, а третья за городом. Но от меня вы нигде не укроетесь, маэстро! Я вас и на дне Дуная найду!

Бетховен добродушно кивал головой. И хотя молодая дама старалась говорить как можно яснее, он слышал ее достаточно плохо. Однако ему доставляло большое удовольствие любоваться дерзким и таким милым существом. Она пришла к нему лишь во второй раз, но чувствует себя здесь как дома.

Бетховену было свойственно — это несомненно — с доверием тянуться к людям, как тянется к незнакомому прохожему котенок, потерявшийся в полях.

— Ко мне так и валят визитеры! Всякие знатные господа, которых я не люблю. Если бы я не скрывался, не было бы отбоя от посетителей…

— …которые влезали бы в вашу квартиру незваными, как я, да? — засмеялась она.

— Меня засыпа́ли бы приглашениями к обеду, ужину и даже завтраку!

— А меня как раз послали для того, чтобы заманить к нам на обед.

— Но у меня, право, нет времени, барышня, — пожал он плечами.

Она сделала вид, что огорчилась, но тут же вскочила с кушетки, и снова раздался взрыв смеха.

— Вы думаете, что я огорчилась тем, что вы не хотите идти к нам? Как бы не так! Я знала, что вы не пойдете. И огорчилась оттого, что вы назвали меня «барышня».

— Но как же иначе!

— Беттина! Я бы в самом деле хотела, чтобы вы так меня называли, — повела она прелестной головкой. — Гёте зовет меня просто «дитя». Кое-кто уже тоже стал меня так называть, вслед за ним. Будто я и правда вечное дитя. Но я, представьте, через год выйду замуж, — подняла она вверх розовый пальчик.

Композитор явно любовался ею. Он действительно находил в этой веселой девушке что-то детское и безуспешно гадал, сколько может быть ей лет. Пожалуй, между семнадцатью и двадцатью годами. Она мгновенно поняла, о чем он думает.