Уже в августе 1791 года бежавшие французские генералы, маркизы и графы замышляли войну против своей родины. В Пильпице, около Дрездена, они вместе с прусским королем и австрийским императором подписали манифест об общих действиях против революционных сил. Мир реакции поднимался против мира свободы.
Их разделял Рейн.
Война началась в конце апреля 1792 года. Силы были неравны. Революционная Франция могла выставить против интервентов только необученные войска наскоро собранных волонтеров. Врагам помогала и внутренняя измена. Сама королева передала военные планы врагам революционной Франции.
Неудивительно, что война началась поражением французов. Но эти поражения не деморализовали революционный Париж. Новые полки волонтеров возникали не по дням, а по часам.
Двадцатого сентября 1792 года у деревни Вальми произошла битва, похоронившая все прусско-австрийские планы.
Революционные войска, плохо одетые и обутые, слабо вооруженные, решительно отразили натиск интервентов.
Битва у Вальми известна в истории как одна из самых малых по масштабам и самых решающих. Нападавшие потеряли, может быть, не больше сотни своих солдат, по лишились куда более важного: они утратили решимость.
Французская армия перешла в наступление по среднему течению Реппа. Она вторглась в Белы ню, принадлежавшую тогда австрийской монархии. Под угрозой вторжения оказался и Бонн. Тридцатого октября бежал из своей резиденции курфюрст Максимилиан Франц. Того и гляди, над Бонном мог взвиться трехцветный флаг Французской республики.
Так складывался ход войны, когда второго ноября ранним утром Людвиг ван Бетховен пустился в свое второе путешествие в Вену.
Как только Людвиг со своим попутчиком перебрались у Кобленца на правый берег Рейна, им пришлось изменить свой маршрут и направиться на восток. Надо было удалиться от мест, где со дня на день ожидались бои. Почтовые кареты пока регулярно ездили по этой холмистой местности вдоль реки Лан. Однако путешественников было мало: многие боялись оказаться в гуще боя.
Так и случилось, что в один из дней почтальон вез в своей почтовой карете только двоих седоков. На козлах сидел широкоплечий парень с загорелым лицом. Он был не лишен отваги и юмора. Утром, усаживая путешественников в карету, он вдруг рассмеялся и сказал:
— Господа, садитесь в карету вы в Германии, да кто знает, не придется ли выходить из нее во Франции. Поговаривают, что голубые мундиры уже далеко продвинулись из Франкфурта.
Не дожидаясь ответа, он запер дверцы.
Молодые путешественники, однако, не проявили признаков боязни. Кучер тоже оставался спокойным, и, как только лошади тронулись, окрестности огласила его мирная песня.
После первой остановки к нему на козлы присел Людвиг.
— Вы не боитесь, друг, что своей музыкой привлечете неприятеля? — весело спросил он кучера.
Тот подмигнул с хитроватым видом:
— Кому он неприятель-то?
— Вам лучше знать, — ответил Людвиг.
— Я сын бедного крестьянина, — прозвучал несколько неожиданный ответ.
— Поэтому вы не можете отличить своего от неприятеля?
— Часть пашой деревни молится за курфюрста, нашего господина, по большинство просят небо, чтобы пришли французы и избавили нас от барщины и податей.
— А вы относитесь к первым или вторым?
Ответа пришлось некоторое время подождать. Молодой почтальон пытался разгадать своего соседа. Выглядит, кик обычный горожанин, а они почти все на стороне революции, но ведь в душу человеку не влезешь! А вдруг он преданный господский служака? Почтальон сказал неуверенно:
— Да ведь я уже сказал, что сам я из бедной семьи.
— Ага, — догадался Людвиг. — Ну, если так, то попробую и я затрубить. Французы не помешают ни вам, ни мне. Одолжите мне ваш замечательный инструмент!
Почтальон оглянулся вокруг:
— Ну, до деревни далеко, осрамиться вам будет не перед кем. Играть на почтовом рожке не каждый может.
Людвиг усмехнулся, вытер мундштук рукавом и приложил его к губам. От смеха у кучера лицо покрылось морщинками. Они молниеносно исчезли, как только знакомая мелодия зазвучала ясно, чисто и с такой силой, что разнеслась далеко по окрестным полям и холмам, покрытым виноградниками.
— О-го-го, — отозвался кучер. — Я еще не слыхивал, чтобы так умели играть на рожке. Вы что, музыкант?
— Так, немного. Только простите, рожок не мой инструмент, уж поверьте! По попробуем другую песню!
По широкой долине разлилась приятная мелодия народной песни. По-видимому, она пришлась по вкусу единственному седоку. Он высунул голову из окошка кареты и спросил:
— Концерт бесплатный, господин Бетховен?
— Бесплатный!
— Уделите мне местечко на козлах!
Карета остановилась, и все трое взгромоздились над лошадиными хвостами — молодые, веселые, смеющиеся. Карета ехала пустой, Людвиг трубил, почтальон правил лошадьми, торговец слушал, оглядывая окрестности.
— Странно, что на полях так мало народа, — сказал он, когда они проехали немного.
— Что бы они там делали в ноябре? — оторвавшись от рожка, сказал Людвиг.
— Но ведь и виноградники пусты! — возразил торговец.
И в самом деле, вокруг, насколько хватал взгляд — а день был ясный, тихий и прогретый мягким солнцем, — не было ни души, как выметено.
И все-таки молодой, острый глаз подметил какое-то движение на тропках среди виноградников.
— Стойте! — воскликнул молодой Фукс испуганно, — Французы!
Три пары глаз внимательно вглядывались туда, где было движение.
— Вам показалось, — заключил Людвиг.
— Пот-нет! Я видел ясно лошадиные головы, голубые мундиры и военные головные уборы, которых у нас в армии не носят.
— А может быть, они нас испугались, — пошутил опять Бетховен. — Наверное, они разглядывают нас так же внимательно, как мы стараемся рассмотреть их. Похоже, что мы въезжаем в местность, занятую французами. Потому-то и на полях пусто.
— Узнаем в ближайшей деревне. Опа недалеко, — сказал кучер.
Теперь они ехали медленно и уже без музыкального сопровождения, оглядываясь все время на таинственную дорогу, на которой скрылся французский дозор.
Вскоре среди деревьев показалась башенка сельского костела, а потом забелел и первый дом. На дороге появились два солдата с ружьями, преградили путь карете, скрестив перед пей штыки. Их кивера были украшены трехцветными кокардами — цветами свободной Франции. Из дома вышел капрал, смуглый, сухопарый, с резкими чертами лица.
— Кто вы и откуда едете? — спросил он сердито.
Кучер молчал, немного испуганный. Оба путешественника охотно дали все объяснения и спросили, могут ли они ехать дальше.
— Мы не воюем с гражданским населением. Разве если бы вы были французскими аристократами и убегали с родины к врагу. Только, — засмеялся капрал дружески, — тогда вы не говорили бы по-французски так коряво. В деревне стоят наши, по никто вас не тронет, поезжайте!
Людвиг опять забрался на козлы, однако его спутник направился к карете.
— Надо деньги спрятать, — шептал он испуганно. — Спрячу под обивку. Боюсь, как бы французы не ограбили.
— Непохожи они на грабителей, — пробормотал Людвиг.
— Каждый солдат одной частичкой мозга думает о войне, а другой о том, как бы поживиться.
— Может быть, и так, что касается королевских и императорских наемников. Но мы встречаемся с армией народа.
Торговец взглянул на него с сожалением.
— Я бы добровольно не совал голову в пасть даже прирученному тигру. Впрочем, ваше богатство, эти ноты, которые вы держите в чемодане, никого не соблазнят. А я везу золото, оно должно храниться в верном месте.
— Ну, тогда прячьтесь в карету и стерегите свою мошну, а я хочу встретиться с французами лицом к лицу.
Людвиг ловко вскочил на козлы и напряженно вглядывался вперед. У него стучало в висках, будто встреча с людьми, которые впервые в истории отважились посадить в тюрьму своего короля, сулила свободу и ему.