Смелые призывы революции влекли его, как и каждого мыслящего человека в Европе. Тщетно правители накрепко запирали границы своих государств в Европе! Уже в 1790 году в Германию было строго запрещено ввозить и читать революционные брошюры из Парижа. Их читали, невзирая на запрещение. Тюрьма грозила каждому, кто читал французские газеты. Несмотря на это, их тайно передавали из рук в руки.
Немецкие подданные не смели знать о законах, провозглашенных во Франции, Люди родятся и остаются свободными и равными перед законом. Неприкосновенны права человека на свободу, безопасность и защиту от нападения! — провозглашала республика.
Как было не воспрянуть Бетховену духом!
Время прислуживания в курфюрстовом дворце осталось в памяти кошмарным сном. Он снял с себя фрак с золотым позументом — униформу придворного музыканта. Он вышел в мир, чтобы найти свободу. Теперь он встретился с теми, которые уже обрели ее.
Отряд французских солдат они увидели около магистрата. Солдаты в голубых мундирах с широкими ремнями, перекрещивающимися на груди, в киверах, сидели и лежали на низкой траве под старыми деревьями, вытянув усталые ноги, стянутые высокими гамашами с множеством пуговиц. Ружья с примкнутыми штыками, составленные в козлы, стояли вокруг.
Над лагерем развевалось трехцветное знамя. Легкий ветерок шевелил шелковое полотнище, временами то смешивая цвета алый, белый и голубой в пеструю волну, то открывая золотом вышитые слова: Свобода, Равенство, Братство.
Когда карета остановилась, Людвиг соскочил на землю, охваченный любопытством. Торговец тоже выскользнул из кареты.
Молодой офицер со шпагой на боку, отделившись от группы солдат, подошел к ним и спросил, чего они желают.
— Благодарим вас. Мы рады увидеть войска, сражающиеся за свободу своего народа.
— Не только за свободу своего народа, но и за свободу других народов, — добавил офицер. — Нужно, чтобы вы, немцы, знали, что республика посылает нас не как захватчиков, а как освободителей, мы хотим вам помочь подняться против собственных тиранов.
— Понимаю, — ответил Людвиг, в то время как владелец золота предусмотрительно помалкивал. — Вы счастливый народ. Я с радостью бы встал в ваши ряды. Но я по воин. Единственное мое оружие — музыка.
— Если мы будем наступать так же быстро, как теперь, то очень скоро окажемся в Вене, — говорил офицер, явно гордясь успехами французского оружия. — Увижу Глюка, Моцарта, Гайдна!
Он был, как видно, любителем искусства.
— Глюка нет в живых уже пять лет, а Моцарт умер около года назад. Ему не было еще и тридцати шести лет.
Беседа становилась все оживленнее. Некоторые солдаты с любопытством обступили их и расспрашивали о Вене. Ведь из этого города была родом ненавистная нм королева и до него оставалось рукой подать. На вопросы отвечал один Людвиг. Его спутник в беспокойстве и нетерпении подвигался к карете.
Вдруг издали донеслось пение. Наверное, подходил новый отряд, он пока не был виден в густых ветвях. Только трехцветное знамя проглядывало из-за листвы.
Все смотрели в сторону приближающегося войска. Людвиг напряг слух. Ему еще не приходилось слышать эту песню. В ней словно слышался гул барабанов и голос трубы звал в атаку. Мелодия захватила и тех, что отдыхали. Солдаты вскакивали, приветствовали подходящих товарищей, подпевали им.
Людвиг достал записную книжку и стал быстро записывать мотив.
— Вы разбираетесь в этих каракулях? — спросил его офицер, заглядывая через плечо. Рука Людвига наносила на бумагу линейки, точки, тире, смесь значков, которые казались непонятными. — Это «Марсельеза»! — продолжал офицер. — Новинка. Но ее уже поет весь Париж, а скоро, может быть, запоет и весь мир.
Музыкант молчал, но восторженный взгляд его скользил по солдатской колонне, и он продолжал писать.
Отряды промаршировали своей дорогой, но еще доносился новый куплет этой песни — бодрой, стремительной, полной надежды..
— «Марсельеза», — бормотал Людвиг, когда песня стихла вдали. — Почему же все-таки «Марсельеза»?
Француз поспешил объяснить ему, что песню принес в Париж батальон из шестисот марсельских добровольцев.
— Вы не могли бы сказать мне ее слова? — попросил Людвиг, продолжая вглядываться сквозь густые ветви в удаляющихся солдат.
Офицер, улыбаясь, любовался восторгом музыканта.
— Вы не первый, господин музыкант, кого эта песня чарует. Запишите ее текст. — И он начал диктовать:
— Это не песня, это сама революция, воплощенная в звуках! — взволнованно воскликнул Людвиг, когда были произнесены последние строфы песни.
Ему уже не хотелось больше разговаривать. Мысли перенеслись в мир музыки, в душе звучал пламенный напев, слагались его вариации. Ее отзвуки будут слышны в его будущих сочинениях.
Он простился с молодым французом искренне и сердечно, но мысли были уже поглощены чем-то другим. Он даже не слышал выговора боннского торговца, которым тот встретил Людвига, когда он уселся в карету.
— Вы здесь торчали целую вечность, а я сидел как на раскаленных углях! Из садов смотрят крестьяне. Кто-нибудь донесет, что мы братаемся с врагом. А если вы думаете, что будете распевать эту глупую песню в Вене, то заранее рассчитывайте на тюремные пары, если не на виселицу! Император сидит на троне достаточно прочно, а вы просто сумасшедшим!..
маленькой комнате мансарды был лютый холод. Людвиг снял ее потому, что ему подходила плата. Пытаясь согреться, он лежал в постели, задумчиво уставившись в скошенный потолок.
Дом был наполнен людьми к шумом. Кто-то топал ногами на лестнице и возбужденно кричал по-итальянски. За стелой звучала венгерская песня. С улицы доносились громкие голоса двух женщин, говоривших на незнакомом славянском языке. Какие-то ребятишки, бегая наперегонки, окликали друг друга на ломаном немецком.
Вена! Столица империи, населенной разными народами.
Его слегка познабливало. Никогда Людвиг не страдал от недостатка храбрости, но город с населением в четверть миллиона подавлял его.
Он приехал, чтобы завоевать столицу своим искусством. И не сомневался нисколько, что сумеет сделать это. Но с чего следует начинать?
В деревянном чемодане, обитом железными обручами и обтянутом матерчатым чехлом, хранилась пачка писем к князю Эстергази, графу Кинскому, князьям Лихновскому, Лобковицам. Пусть остаются там как можно дольше.
Он не шел в их дворцы, пока можно было. Не хотелось, сбросив зеленую лакейскую форму, облачаться в красную или голубую.
Но может ли честный музыкант просуществовать, не прибегая к покровительству князей?
Давать уроки? Но ему самому надо еще совершенствовать свое мастерство. Он хотел бы учиться композиции у Гайдна, мастерству вокальной композиции у кого-то другого, он еще не звал у кого. Ему нужно совершенствоваться в игре на разных инструментах — на английском рожке, на флейте, кларнете, контрабасе. Труд композитора нелегок. Он не может с одинаковым мастерством играть на всех инструментах, но он должен хорошо знать возможности гобоя, рожка, челесты — любого инструмента в составе оркестра.
Значит, ому придется работать за четверых!
Было бы нелишне записаться еще на курсы танцев, хороших манер, заняться верховой ездой, овладеть искусством фехтования. Он не позволит, чтобы кто-нибудь из господ, в жилах которых течет голубая кровь, превосходил в чем-нибудь его, художника! Да, но тогда уж не будет оставаться ни минуты свободного времени и не будет лишнего гроша!