— Приветствую вас, маэстро! Вы здоровы? И уже дома? Вся Вена ждет вас! И больше всех я. Не могу дождаться! Вы должны спасти нас!
Мрачный взгляд не остановил торопливой речи Иоганна Эммануэля Шиканедера — актера, сочинителя комедий, автора либретто оперы Моцарта «Волшебная флейта» и, разумеется, в первую очередь ловкого директора театра.
Он был одарен одинаково как в области искусств, так и в области коммерции. Но делец преобладал в нем над художником. И Бетховен не любил его. Он вспомнил ходившие в Вене толки, что Шиканедер бессовестно обогатился за счет оперы Моцарта, выплачивая композитору весьма скромные суммы.
— Вы нуждаетесь во мне? Вы?
— Да, и не только я, а все наше искусство! Вена жаждет новой оперы. Вы знаете, искусство Сальери и других итальянцев уже не удовлетворяет. Мы хотим чего-то сильного, чего-то ослепляющего, чего-то такого, что мир еще не слышал. И это можете создать только вы!
«Заврался», — думал Бетховен, мрачно уставившись на велеречивого Шиканедера.
— Садитесь ко мне! — пригласил его в коляску директор театра. — Конечно, такому художнику, как вы, не пристало ездить в подобной тележке, но мы и в ней сможем потолковать не хуже, чем в императорском экипаже. — Театральным жестом он обнял композитора за плечи, увлекая к своей коляске. И, пока он говорил без устали, мысли композитора были о другом.
— Этот балаболка явно преувеличивает. Но про новую оперу он не сам, конечно, придумал. Он советовался об этом с уймой других, более серьезных людей. Итак, Вена ждет меня, хотя известно, что мои способности сейчас находятся на грани гибели.
И так как было свойственно Бетховену все воспринимать страстно, надежда и на этот раз охватила его с невиданной силой. Он давно мечтал, чтобы театр поручил ему создать оперу. И что же? Это предложение сделано ему тогда, когда несчастье чуть не убило в нем веру в себя!
Людвиг ван Бетховен чувствовал, что он опять, несмотря ни на что, станет тем, кем был раньше, — борцом, который не отступает, не складывает оружие.
Однако окончательного ответа Бетховен не дал. Да, что касается оперы, он попробует, на свободную квартиру при театре приедет взглянуть как можно скорее, а там будет видно. Там будет видно! Теперь он пишет сочинение в честь самого талантливого защитника молодой республики — Наполеона Бонапарта. Он все больше восхищался этим мужем, который отважился взять судьбу за горло! Наполеон побеждал на полях сражений там, где другие терпели поражения. Так же должен и так победит Людвиг ван Бетховен!
Воскресшая сила стремилась воплотиться в музыке. Бетховен начал писать свою Третью симфонию.
Думал ли он, что открывает ею новую эпоху в симфонической музыке? До сего времени музыка симфоний чаще всего бывала гладкой, развлекательной, не содержащей глубоких мыслей. Бетховен вкладывал в свое новое творение совершенно определенное содержание — это борьба за счастье, сражение человека против судьбы.
Композитор создает музыку высочайшего мужества, изображая в ней борьбу могущественного героя за свободу и его гибель.
С чем сравнить это его творение? С прекрасным полотном, на котором художник изобразил могучего героя?
Но сочинение Бетховена — это больше, чем живописное полотно! В нем нет движения, а бетховенская симфония им полна!
Но, может быть, сравнить ее с театральным спектаклем? Нет! Она неизмеримо шире. В театре зритель видит только кусок жизни и всего лишь горстку людей — тех, что способна уместить сцена. А в героическом сочинений, создаваемом сейчас Бетховеном, за героем идут массы. Весь народ поднимается на отважный бой.
В этом бою он несет утраты, сраженный герой падает, и траурный марш провожает его.
Человек может погибнуть. Но не это главная мысль сочинения. В оркестре звучат новые голоса. Молодость вторгается на историческую арену и подхватывает знамя из рук павших героев. На смену горечи утраты приходит решимость.
В завершающей части симфонии слышится победа. Торжествующий звон рисует нам безграничную радость победившего народа. Будто шагает войско под сенью знамен, и вслед за ним народные массы. Вот прибегают дети. Ликование все возрастает. Суровый бой был не напрасен. Радость вернулась в мир.
Все это скажет «Героическая» симфония каждой впечатлительной душе…
Только весной 1806 года был завершен великий труд. На столе Бетховена лежала толстая связка нотной бумаги, и на верхнем листе виднелась надпись, состоящая лишь из двух имен:
BUONAPARTE.
Luidgi van Beethoven.
Первым ее увидел Рис и с любопытством спросил:
— Так уже готово, маэстро? А вы в самом деле отважитесь поставить в посвящении имя человека, который является злейшим врагом нашего императора?
— Меня не интересуют ни друзья императора, ни его враги. Для меня важно лишь то, что Бонапарт является защитником свободы. Кто сумел защитить революцию, когда казалось уже, что она погибает?
Композитор всегда говорил о своем любимце страстно, Говорят, что Наполеон Бонапарт стал первым консулом, дабы восстановить в стране, ослабленной войной, спокойствие и порядок. Бетховен часто сравнивая его с великими консулами Древнего Рима — мужами храбрыми и преданными своей родине.
Он еще не догадывался, что в деятельности Наполеона произошли серьезные перемены, И первые вести об этом, по обыкновению, принес Рис. Вскоре после того как Бетховен завершил свое сочинение, юноша объявил:
— Вы кончили свою бонапартовскую симфонию, маэстро, а ваш герой кончил со своей консульской славой!
Бетховен с ужасом посмотрел на него.
— Неужели он убит?
Рис только махнул рукой.
— Он сам покончил со своей славой. Решил провозгласить себя французским императором!
Бетховен вскочил.
— Императором? — проговорил он недоверчиво. — Бонапарт — императором? Это означало бы конец республики!
Рис в замешательстве развел руками.
— Пришли такие сообщения. В Париже уже властвует не консул Бонапарт, а его величество Наполеон Первый!
Бетховен оцепенел. На лбу его вздулась крупная вена. Такое уже было знакомо ученику: это всегда было знаком величайшего волнения.
— Если это правда, он предал республику! — вскричал Бетховен, и его пальцы судорожно сжались.
— Говорят, что это так, — опасливо подтвердил Рис и медленно отступил к дверям. Ему казалось, что разгневанный маэстро может броситься на него, вестника дурных новостей. — В городе только об этом и говорят. Наверное, завтра об этом сообщат газеты.
Нахмуренное чело композитора отразило бурю, бушевавшую в его душе. Сколько раз повторял он, что республиканская Франция — это залог свободы в Европе, а Бонапарт хранитель этой свободы!
Потрясая кулаком, он вдруг воскликнул, и голос его был полон презрения:
— И этот — обыкновенный человек! Теперь он будет топтать ногами все человеческие права, следовать только своему честолюбию, будет ставить себя выше всех других и сделается тираном! — Он быстро подошел к столу, на котором лежала симфония с надписью «Buonaparte», вырвал заглавный лист, одним движением сильной руки разорвал его сверху донизу и бросил на пол.
Испуганный юноша смотрел на это, стоя в полуоткрытых дверях. Ему казалось, что его учитель лишился рассудка…
А Бетховен мерил комнату большими шагами, сопровождая их неразборчивым бормотанием. Рис уловил лишь отдельные слова:
— Император, он император!.. Мерзавец, изменник!..
Вдруг он остановился, о чем-то глубоко задумавшись. Потом подошел к столу и опять взял в руки рукопись.
У Риса мороз по коже пробежал. Спокойствие, наступившее после вспышки, пугало его не меньше, чем недавний гнев. Не думает ли он разорвать на куски все свое сочинение, как разорвал уже титульный лист? Он приготовился спасать сочинение от самого создателя. Может быть, вырвать у него из рук ноты — и к двери? А Бетховен, когда опомнится, еще будет благодарить!