Девушка дрожала от волнения. Вот теперь, сейчас грянет вдруг буря и унесет все, что дорого человеку…
Но сурового нападения темной силы не было. Неожиданно для нее анданте постепенно перешло в аккорды в басах. Эти дивные звуки, которых раньше в сонате не было, рассказывали о появлении чего-то важного, торжественного. Постепенно они стихли, стали доверительными, и Тереза узнала в них «Арию», давно знакомую «Арию» Иоганна Себастьяна Баха:
«Если хочешь отдать мне сердце свое, пусть это будет нашей тайной, чтобы мысли наши ни одна душа не могла ни узнать, ни разгадать».
Сердце Терезы забилось в смятении. Ведь это же признание в любви! Испуганно оглядела она комнату. Понимают ли и остальные? Кажется, нет! Брат сидел погруженный в свои мысли, мать и старый духовник задремали.
Взволнованный мужественный напев зазвучал опять, но теперь едва слышно: «Если хочешь отдать мне сердце свое…»
На другой день они встретились в парке. Композитор сказал, глядя вдаль:
— Я уже работал сегодня и никогда еще не чувствовал себя на таких вершинах. Все вокруг меня и во мне свет, чистота, ясность. До сих пор я был похож на ребенка из сказки, собирающего на дороге камешки и не видящего великолепного цветка, расцветшего рядом.
Они долго гуляли в саду и наконец поведали липам на площадке «республики», что решили связать свою судьбу навеки.
После стольких тяжких сражений, после множества разочарований Бетховен почувствовал дуновение радости. Наконец он нашел ту, о которой просил судьбу! А счастье рождало решимость бороться со всеми невзгодами, посланными ему судьбой. В тот день он записал в своем дневнике:
«Твоя глухота теперь уже ни для кого не тайна — и в музыке тоже! Если Тереза знает о несчастье и ее не пугает будущее, что мне до остального?»
Но как после спокойного ожидания в «Аппассионате» возникают мрачные аккорды, так и в его душе зародились темные предчувствия. Если их деревья оставались безмолвными при обручении, что скажут люди, и в первую очередь ее мать? Скорее всего ее отношение будет неодобрительным.
После нескольких дней размышления Тереза решила:
— Помочь нам может только брат. Он любит тебя, и, возможно, ему удастся уговорить маму!
Франц не был слишком удивлен. Может быть, он понял тихую песню в тот майский вечер? Он сердечно пожал руку старому другу и поцеловал Терезу.
— Вы два лучших человека, которых я знаю! Какая бы это могла быть прекрасная жизнь! — произнес он горячо, что было совсем непохоже на него, «ледяного рыцаря». Потом лицо его стало озабоченным, и он задумчиво взглянул на сестру: — Ты не могла бы, Тереза, оставить нас наедине?
Когда сестра вышла, Франц некоторое время вертел в руках бронзовую фигурку Амура, взятую с маленького столика. Он явно взвешивал каждое слово.
— Я очень рад, Людвиг, что ты и Тереза… — начал он неуверенно. — Но я должен предупредить тебя, что будут трудности.
— Я знаю, друг! Ведь я не знатного происхождения! — с горечью сказал композитор.
Брунсвик пожал плечами и пробормотал:
— Это все предрассудки! Глупость человеческая! Я на такие вещи смотрю просто, но мать, сестры…
— Тереза только на пять лет моложе меня. Может быть, ей уже можно позволить решать самой? И мне нужна только она. Никакого имущества, никаких денег…
— Да, конечно, — печально кивнул головой Франц. — Но ты не представляешь себе, как сильна любовь моих сестер друг к другу. Тереза никогда не отважится на разрыв с семьей.
— Достаточно, Франц! Ты хочешь сказать, как я понимаю, что Тереза не для меня!
— Да нет, — возразил Франц. — Я хочу только сказать, что понадобится немало времени, чтобы подготовить родственников…
Решительный голос снова прервал запинающуюся речь молодого графа:
— Сообщи тогда своим почтенным родственникам, что человек по имени Бетховен осмелился претендовать на руку твоей сестры. И растолкуй им, что его имя значит больше, чем знатное происхождение. Я подожду вашего решения. Подожду из любви к Терезе! Но не здесь! Могу ли я просить тебя одолжить мне экипаж до Пресбурга завтра утром?
Огорчение отразилось на лице уравновешенного Франца.
— Людвиг, ты не можешь уехать так неожиданно!
— Тереза поймет, что я не могу дожидаться здесь у дверей, как нищий. Нашу любовь не сломит ни время, ни расстояние. Ты тоже убедишься в этом. А до остальных нам нет дела! Я буду тебе очень признателен, если ты поможешь мне уехать отсюда завтра как можно раньше!
В середине следующего дня он уже был в Пресбурге. Отпустив кучера, Бетховен задумался: что же делать дальше? Возвращаться в Вену?
Ну нет! Чтобы на каждом шагу наталкиваться на какого-нибудь пажа его величества Наполеона Первого?
Так прочь отсюда!
Вдали его манило убежище, такое же спокойное, каким некогда была для него Коромпа. Князь Лихновский заблаговременно укрылся с семьей подальше от полей сражений — в Градце близ Опавы. Он много раз приглашал Бетховена приехать туда.
Сейчас композитор решил принять это приглашение и отправился на почтовых вдоль Моравы на север, через Ольмюц[8], в Силезию.
На спутников, которые постоянно менялись в почтовых каретах, он не обращал особого внимания. Мрачный и молчаливый, он боролся в душе сам с собой. Два голоса спорили друг с другом. Один был радостный и обещал счастливое будущее. Другой был горьким и сомневающимся. Радость и горечь сомнения попеременно охватывали его.
У тебя теперь есть то, что ты давно уже так жаждал. Любовь большой души, близкой тебе, любовь женщины доброй, нежной и преданной. Разве не призналась она, что думала о тебе много лет? Разве не доверялась она «твоему» дереву, когда ты гонялся за иными призраками?
Безумный! Против тебя ополчится вся семья! Мать, сестры, дяди, тети и двоюродные братья — все восстанут против тебя! Разве могут они отдать графскую дочь человеку простои крови. Чтобы она превратилась в обыкновенную Терезу Бетховен!
Не верь знати, Бетховен! Не верь! Она предаст тебя! Мало кто из них относится к тебе как к равному, и кто знает, когда в любом из них пробудится голос предков. И вместо друга однажды перед тобой возникнет господин, который видит в тебе слугу.
Если в душе Бетховена была такая горечь, немудрено, что на французских офицеров он поглядывал отнюдь не ласково.
Их послал сюда Наполеон. Изменник!
Ему уже мало самому быть императором, он теперь родственников своих женит и отдает замуж только в королевские семьи. Хочет кровными узами породниться с остальными тиранами!
Измену Наполеона он пережил так тяжко, что нс стал вводить мелодию «Марсельезы» в свои сочинения. Сейчас он рассчитывал, что уже не увидит на моравской земле ни одного французского вояки. Однако и здесь встречался с ними на каждом шагу. Ольмюц буквально кишел чужестранцами?
А будет ли их меньше в Опаве? В соседней Пруссии еще идет война, и в этих местах разместились резервы.
Скорее бы уж очутиться у Лихновского! Он знал, что Градец расположен в добрых двух часах езды от силезской столицы — Ольмюца. Уж там-то, среди полей и лесов, он найдет отдых от горьких дум и от французов. Лихновский манил его в письмах:
«Если хотите спрятаться от света, приезжайте в Градец! Здесь есть парк, в котором вы исчезнете, как в озере. В нем есть такие уголки, где вас не найдет никто — разве только дух королевы Кунигунды, которая некогда обитала здесь».
Когда Бетховен подъезжал к замку, его ожидала встреча, поразившая куда сильнее, чем если бы появилась сама королева Кунигуида. По извилистой тропинке косогора ехало пятеро всадников. Сразу за холмом они повернули вправо и поскакали в луга, но п этой мимолетной встречи было достаточно, чтобы лицо Бетховена, едва прояснившись, омрачилось: опять французы!