Пожимая руку Лихновского, он первым долгом спросил.
— И у вас французские солдаты?
— В замке нет, а в окрестностях стоят.
— Надеюсь, хотя бы к себе вы их не приглашаете?
— Что поделаешь, — пожал плечами Лихновский. — Они — победители, мы — побежденные!
— Именно потому я и не открыл бы им дверей!
Лихновский безнадежно махнул рукой.
— Но они могли бы принести мне много вреда. Впрочем, их офицеры образованные люди и любители музыки. Им знакомо ваше имя. Если они узнают, что вы здесь, они появятся в надежде познакомиться с вами.
— Упаси бог, — проворчал Бетховен.
…Готовился знатный обед — съедутся дворяне из соседних имений и явятся господа в сапогах со шпорами. Яства отличные, изысканные, вина выдержанные, старые, а за спиной слышится шепот: «Сегодня мы услышим Бетховена».
Бетховен сидит за столом невеселый. Он и половины не слышит из того, что говорится за столом, чему смеются дамы. Его французский весьма коряв, он говорит мало.
— Маэстро, я слышал, что вы прекрасно играете на фортепьяно! — старается быть любезным молодой капитан. — А на скрипке тоже, не так ли?
Вопрос кажется композитору безгранично глупым. Можно ли быть виртуозом на целой дюжине инструментов? И кажется, повеяло опасностью. Похоже, что его повлекут к фортепьяно.
Он не отвечает, сделав вид, что не расслышал вопроса, п незаметно удаляется из столовой.
С облегчением усаживается он в кресло в своей комнате. Спокойно, тихо, никаких глупых речей… Конец комедии.
Кто-то стучит в дверь — осторожно, но настойчиво. Что еще такое? Входит слуга, почтительно кланяясь:
— Его сиятельство настоятельно просит вас выйти в маленькую гостиную, он хочет сказать вам несколько слов.
Бетховен вышел взвинченный, насупленный. Ноги не шли, будто были налиты свинцом.
Князь раскраснелся, возбужден.
— Я обещал французам, мой друг, что вы немного поиграете — это будет для них самым лакомым блюдом.
Бетховен пришел в ярость:
— Вы можете им обещать, ваше сиятельство, устриц, омаров пли токайское, но не Бетховена!
Хозяин настаивал, поначалу любезно, потом повелительно. Композитор сердито махнул рукой в знак отказа и вышел из гостиной.
Вслед ему слышалось как бы шутливо, но не без угрозы:
— Мы приведем вас силой! Не забывайте, что мне придут на помощь не кто-нибудь, а воины Наполеона!
Хуже этого он ничего придумать не мог. Грозить художнику силой! Тому, кто не признает ничьей власти над собой. И пугать его чужеземным хлыстом!
Он вернулся в свою комнату и повернул ключ трижды. Пусть теперь попробуют войти!
Но добрейший князь под воздействием винных паров сегодня не склонен был отступать. Через несколько минут он снова был у двери. Хозяин привел с собой подмогу.
Господа звали, стучали, колотили в дверь, а позади стоял слуга — громадного роста.
В комнате Бетховена воцарилась грозная тишина.
— Ломай замок! — приказал князь.
Лакей нажал, дверь затрещала. Он с силой надавил снова — послышался скрежет ломающегося железа.
Во главе с Лихновским все ворвались в комнату. Бетховен вскочил, лицо его потемнело, глаза бешено сверкали.
— Вон! Как вы смеете!
— Мы уйдем отсюда только с вамп! — закричал князь. — К чему эта комедия? Вас же не убудет от этого. Пойдемте! — И князь сделал шаг, намереваясь взять за руку взбешенного музыканта.
— Не подходите! Не прикасайтесь ко мне! — прорычал Бетховен. Все зло, существовавшее в мире, сосредоточилось сейчас для него в этом человеке.
Итак, в его друге все же пробудился властелин. С плеткой в руках! Он ведь князь! Князь, а нянчится с наполеоновскими лакеями.
Но и Лихновского душила злоба. Хозяин он в замке или пет? И он снова, взяв Бетховена за руку, попытался увести его к двери.
Но гнев уже переливался через край. Бетховен отскочил назад, быстро повернулся, и они снова стали лицом к лицу. В сильных руках Бетховена над головой тяжелый дубовый стул.
Еще секунда, и он размозжит князю голову. Между ними уже стена из людей, одновременно говоривших, хотя и не слушающих друг друга.
Потом сразу наступает тишина. Только где-то на лестнице звучат взволнованные голоса, но и они стихают.
Композитор стоял среди комнаты, тяжелый стул валялся у его ног. Он толкнул его, рванулся к шкафу, натянул плащ и уже в шляпе, обмотав горло шарфом, начал выбрасывать вес свои вещи на середину красного ковра.
Потом, будто вспомнив что-то, бросился к кипе бумаг, вытащил из нее связку каких-то нот и чистую бумагу.
Стоя, он быстро пишет несколько строк. Записка остается на столе, когда он уходит со связкой нот в руках. Изуродованная дверь остается открытой настежь.
Он стучит в каморку слуги:
— Завтра утром доставьте мои вещи в Опаву. Я возвращаюсь в Вену.
Заспанный слуга мигает глазами и, заикаясь, повторяет:
— В Опаву? В Вену? А как же я вас там найду?
Вместо ответа композитор только махнул рукой. Поспешные шаги затихают. Темная фигура в плаще покидает замок — он оказывается в черной тьме позднего вечера. Под дождем. Ведь и небо редко бывает милосердным к Бетховену!
Композитор выбирается на дорогу, ведущую к Онаве. Он не останется под крышей этого дома. Не станет дожидаться пинка, которым его сбросят с лестницы. На него обрушилась непогодь, потоки воды падали с неба, обдавали его из луне. Под плащом он прижимал к себе самое дорогое, что у него есть, — «Аппассионату». Но уберечь ее от проникающей сквозь одежду воды не смог…
И через столетия люди будут всматриваться в рукопись, обнаруживая следы этой страшной ночи.
Промокший до нитки, брел Бетховен по незнакомой дороге. После полуночи он прошел ворота опавской крепостной стены.
Утром Лихновский обнаружил на столе письмо:
«Князь!
Тем, кем вы являетесь, вы обязаны случайности своего рождения. Тем, кем я являюсь, я обязан самому себе. Князей существует и будет существовать тысячи. Бетховен — только один».
же давно Бетховена все сильнее притягивает поэзия величайшего из современных немецких писателей. Вольфганга Иоганна Гёте. Некоторые стихотворения поэта неотступно живут в памяти, непрестанно звучат в ушах и требуют, чтобы их красоту он воплотил в музыке.
Сейчас Бетховен сидит над одним из самых любимых. Он закапчивает музыку на «Песнь Миньоны». Это печальная жалоба итальянской девушки, разлученного с родиной. Как страстно звучат ее воспоминания о счастливом детстве!
Миньона тоскует о родном крае, где жизнь была безмятежной, спокойной, и Бетховен вкладывает в эту мелодию свою собственную тоску. Он думает не об Италии, а о том уголке венгерской земли, где в парке стоит заветный белый дом.
Там у деревьев есть свои имена, а может быть, и человеческие души. По глухим дорожкам бродит задумчивая Тереза…
Путь от Вены в Коромпу недолог, по поездка туда несбыточна. Как пропасть лежит на его пути запрет родственников. Разве он жених для Терезы? Неимущий, не обладающий фамильным гербом, даром что в свои неполных сорок лет он признан первым среди немецких композиторов.
Вдруг чьи-то маленькие руки легли на его плечи. Он сердито повернулся. Кто осмелился войти, когда он играет!
— Это я — Брентано.
За его спиной стояла прелестная женщина, с розовым лицом и большими глазами, сверкавшими в тени соломенной шляпы. Пожалуй, только отсутствие южной смуглости не позволяло принять ее за ожившую Миньону! Мрачное настроение сразу покинуло его. Бетховен, не вставая из-за рояля, подал ей руку через плечо и весело сказал:
— Я только что сочинил для вас песню. Хотите ее послушать?