- Да тут и был, в Питере.
- Про Господина Голову ничего не слышал, акция с грузовиками была шумная, и вообще…
- Погоди, погоди, припоминаю. У банков грузовики стояли, и в полдень на каждом надпись открылась - «Здесь могла быть ваша бочка гексагена»?
- Ну, вроде того.
- А Господин Голова? Что-то с терактами связано, - он вопросительно посмотрел на меня. - Заявление по телевизору было, помню, взрывы какие-то, еще что-то, верно?
- Верно, Саня, верно.
- А ты каким боком ко всему этому?
- А, знаешь, самым прямым, то есть, получается, не боком, а всем своим фасадом во все это дерьмо вляпался, потому как Господин Голова - это я.
- Шутишь! - Нормальная реакция нормального человека, я сам точно так же отреагировал бы, услыхав подобное заявление от кого другого.
- Шутишь… - снова повторил он, но уже совсем по-другому. - Нет, брат, подобными вещами не шутят…
Он снова полез за сигаретами, закурил, спрятал пачку.
Приплыла официантка Люда, положила грудь ему на плечо, проворковала в самое ухо:
- Что пить будешь, Сашенька?
Он по-хозяйски обхватил ее за талию, потерся трехдневной щетиной о полное бедро, ответил:
- Тебя хочу - сил нет!
Официантка зарделась счастливо, прижалась сильнее:
- А пить - до или после?
- Вместо. Ты уж прости, сегодня - вместо. Видишь, с другом сижу.
- А мы и другу поможем…
- Не сегодня, лапушка, не сегодня, пивка только принеси, на двоих…
Официантка одернула тельняшку и поплыла в сторону камбуза, где людям наливали желанное пиво.
Мы проводили ее мужскими взглядами.
- Славная телка, - сказал Годунов и без паузы: - А ты, получается, по уши в дерьме.
- Получается, - согласился я.
- А теперь поиграем в «угадайку». Одно из двух - или ты хочешь и меня в это дерьмо окунуть или пытаешься выбраться и думаешь, что я тебе помогу.
- Не совсем ты угадал, Саня, дела обстоят еще хуже, чем ты думаешь.
- Дерьмо бродить начало?
- Вот-вот! История с Господином Головой почти закончилась, вернее, перешла в заключительную стадию. Пару дней назад я записал кассету, где отрекаюсь от содеянного и кляну на чем свет стоит всех честных российских урок, хотя, по правде говоря, ничего плохого я от них не видел.
- Да, - согласился Годунов, - приходилось мне с блатными работать, нормальные пацаны. Из стариков, конечно. Те, что из новой волны - отморозки, с ними никаких дел - и сами погорят, и тебя за собой утащат. Но у тебя-то в чем тут проблема?
- А в том, что по идее, не по моей идее, а того гнуса, который все это затеял, теперь на меня урки сезон охоты должны открыть. Получается, нужен мне кто-то, чтобы спину мою прикрыть. У тебя, помню, в Афгане очень неплохо это получалось. Но если, - я посмотрел на левую протезную руку Годунова, - если тебе сейчас это не по силам, то, может, кого порекомендуешь. Тебе-то я доверяю, значит, и твоему человеку довериться смогу.
- Что тебе сказать… Ты на мою ущербную руку не смотри, во-первых, она бабок немеряных стоит, во-вторых, я и одной рукой много чего сделать могу, так что, считай, спина твоя, как за кремлевской стеной. А вот что ты там про гниду какую-то упомянул, это интересно и, если можно, поподробнее.
- Я не про гниду говорил, а про гнуса, это, согласись, разные насекомые, а подробности… Много их, этих подробностей, все сразу и не расскажешь, так что я их тебе порционно выдавать буду, по мере надобности.
Приплыла официантка с пивом. Потерлась о меня, потом о Саню, долго что-то шептала ему на ухо, косясь на меня большим влажным глазом.
- А ты где, Леха, остановился? - спросил Годунов.
- Я? В гостинице.
- А не хочешь в кубрике пожить, пока мы с твоими проблемами разбираемся? Денег сэкономишь, и вообще…
Большой влажный глаз призывно подмигнул.
- Я подумаю, - осторожно ответил я. Подумать, действительно, было над чем.
- Тогда пойдем, кубрик посмотрим. Думаю, тебе понравится…
Официантка подхватила полные кружки и пошла впереди, прокладывая нам дорогу, мужики перед ней восторженно расступались.
* * *
Кубрик мне сразу понравился. Дубовые панели матово блестели воском, отчего в кубрике стоял особый запах то ли церкви, то ли пчелиного улья. Хрустальное стекло иллюминатора было оправлено в благородную бронзовую рамку, - если повернуть изящную надраенную ручку, можно было зачерпнуть ладонью невской водицы, понюхать, плеснуть себе в лицо, ощутив запах корюшки и мазута. Вдоль стен - лавки-рундуки, широкие и удобные, между ними - столик на изящных гнутых ножках, привинченных к полу. Все просто, красиво и удобно, как раз так, как я хотел бы жить в обычной мирной жизни - все необходимое и ничего лишнего.
Пиво устроилось на столе, а мы на лавках. Официантка Люда уселась рядом со мной, прижалась гладкой горячей ногой к моей ноге, положила ладонь на мое колено, принялась протяжно и глубоко дышать…
- Людочка, киска, нам поговорить надо!
- Говорите, - согласилась она и облизнула полные губы.
- У нас секретный разговор, Люда. Есть тайны, которые тебе знать необязательно.
- А я их и не знаю, Санечка.
Ее рука неуклонно поднималась вверх и наконец трепетно замерла в районе ширинки.
- Зайчик, иди погуляй на палубе, воздухом подыши, а мы поговорим пока…
- Да, - капризно сказала она и расстегнула на мне брюки, - там мужики, они приставать будут, руками трогать!
- Иди! - уже грозно сказал Годунов.
- Иду, - согласилась она и поднялась, едва не потянув меня за собой, - я минут через десять приду, ладно? С подружкой…
Она неохотно вышла, и Годунов, тяжело вздохнув ей вслед, сказал:
- Десять минут у нас есть, поэтому говори самое основное!
- Значит, так, капитан Годунов. Я - человек с серьезными и многообразными проблемами: меня ищут, или скоро начнут искать бандюки; я на крюке у одного очень нехорошего человека и должен выполнять его приказы, крюк крепкий, так просто с него мне не слезть, но отцепиться надо, обязательно надо. Больше того, на крюке моя женщина, ты понимаешь, о чем я?