— Не расскажете ли вы мне по порядку, — попросил Бэньйон, — как все происходило? Они приехали вместе?
— Да. Мисс Карровэй попросила ключ от своей комнаты и счет. Господин, который сопровождал ее, стоял недалеко от меня, шагах в шести, но лица его мне разглядеть не удалось.
Служащий замолчал, вспоминая еще что-то и Бэньйон не торопил его. Свидетель из этого молодого человека был бы замечательный, ибо он отличался прекрасной памятью на подробности и мелкие детали, заметил про себя Дэв.
— Да… Затем мисс Карровэй и этот господин поднялись на лифте. Вообще говоря, правила нашей гостиницы воспрещают это, но в данном случае, раз она уезжала, и я еще подумал… — он пожал плечами. — Мы — не первоклассная гостиница, однако стараемся придерживаться определенных правил. Во всяком случае, через десять или пятнадцать минут они уже были внизу. Мисс Карровэй заплатила по счету — за последние три дня, — и они уехали. Я полагаю, что у господина была машина, потому что в такое время автобусы уже не ходят, а до ближайшей стоянки такси — почти миля.
— С тех пор она сюда не звонила?
Лицо молодого человека сделалось задумчивым:
— Перед уходом она звонила из автомата в вестибюле.
— А где был ее друг?
— Одну секунду… — он почесал лоб и медленно проговорил, — он шел с ней до кабины, да, а потом она вошла в кабину, а он ждал ее, мне кажется, в вестибюле.
— Она закрыла за собой дверь?
Глаза из-под роговых очков глядели на него беспомощно.
— Не помню, я просто не обратил внимания. Хотя нет, подождите, я припоминаю! Да, дверь была открыта, потому что я слышал голос мисс Карровэй.
— Что она говорила?
— Я, конечно, не подслушивал, но сюда доносился ее голос… Понимаете — было очень тихо, ни одного человека, только она и ее молчаливый спутник. Тут уж поневоле услышишь, о чем говорят. Речь шла о каких-то двадцати долларах, в связи с чем и почему — не могу вам сказать.
— Но вы определенно слышали слова «двадцать долларов»?
— Совершенно верно.
Дэв Бэньйон долго молчал.
— А как выглядел ее спутник?
— Высокого роста, не такой высокий, как вы, но гораздо выше среднего. На нем было пальто из верблюжьей шерсти, а волосы его, насколько я припоминаю, были темного цвета, по крайней мере, по сравнению с его светло-серой шляпой. Загорелое лицо, крупный нос. Я знаю, это довольно свободное описание, оно подойдет почти каждому, но, к сожалению, ничего другого я сообщить вам не могу.
— Большое спасибо, вы очень наблюдательны. Смогли бы вы опознать этого человека на фотокарточке?
— Не могу сказать ничего определенного.
— М-да, хорошо. Возможно, мы с вами еще увидимся. Еще раз спасибо!
На улице он поднял воротник плаща, ветер стал холоднее и заметно крепчал. В офис решил идти пешком. Итак, он узнал не так уж много, но если появятся другие сообщения — тут-то эти новости и станут на свои места! У него было твердое ощущение, что всплывет еще что-то…
4
Когда Бэньйон вернулся в офис, его подозвал к себе Нейл и указал на дверь, ведущую в приемную лейтенанта Уилкса.
— Он спрашивал о тебе каждые пятнадцать минут.
— Н-да, значит мне не повезло, — он бросил шляпу и плащ на свой стол и скрылся в приемной. Полисмен в форме, выполнявший функции секретаря Уилкса, поднял на него глаза и проворчал:
— Давай, поторапливайся, он тебя ждет давно.
Бэньйон кивнул и вошел в кабинет. Лейтенант Уилкс сидел за письменным столом. Очень стройный, он в своей форме, которую предпочитал любому гражданскому костюму, казался удивительно изящным, несмотря на свои сорок с лишним лет. В комнате стоял холод, потому что понятия «надо закаляться» и «соблюдать умеренность» были для Уилкса превыше всего; окна в кабинете распахивались настежь в любое время года, кроме самых холодных зимних дней.
— Садись, Дэв, — начал он, указав на стул. — Ты поставил меня в неловкое положение. Будем говорить начистоту.
Уилкс вжился в роль строгого начальника, говорил сухо и отрывисто. Взгляд его глаз казался серьезным и непреклонным; создавалось впечатление, что взгляд этот может проникнуть в самые далекие закоулки души — но это было только впечатление! На самом же деле Уилкс представлял собой тип честолюбца с весьма умеренными способностями; ценным в нем было лишь то, что он мог с видимым достоинством, вызывая всеобщее доверие, представлять свой департамент. Особенно на месте он был на официальных приемах, праздничных обедах и в клубе, где его суровое лицо аскета и фигура спортсмена — результат диеты, гимнастики и усилий хорошего портного — рассеивали малейшие подозрения в непогрешимости полиции.