— Ну, я же говорил, что найдем, — проговорил он, останавливаясь в дверях, — и незачем было так орать.
— Где Иорвет? — спросил папа, совершенно игнорируя слова Ламберта.
— Он наверху, с ним профессор, — Эренваль величаво поднялся, возвышаясь над папой, с таким видом, будто готов был вышвырнуть грубых гостей прочь.
— Иди с ним, — шепнул Иану Фергус, но тот и сам уже принял это же решение. Юноша встал из-за стола и взял папу за руку.
— Идем, я провожу, — сказал он. Папа скользнул взглядом по лицу Иана, явно подмечая распухший от рыданий нос и покрасневшие глаза, и суровое лицо человека стало совершенно каменным. Должно быть, воображение уже нарисовало для него ужасную картину обугленного неузнаваемого тела возлюбленного, но Иан не стал разубеждать его — лучше было один раз увидеть.
Они поднялись по скрипучей лестнице на второй этаж, держась за руки, и у единственной наглухо закрытой двери, папа притормозил. Иан чувствовал его напряжение, понимал, что творилось сейчас у человека на душе, и как страшно ему было увидеть то, что он успел уже себе нафантазировать. Решив помочь ему, юноша сам постучался, а потом толкнул дверь и вошел.
Иорвет лежал в постели, укрытый легкой простыней до груди. Левая рука — та, в которой он сжимал неведомую драгоценность, ради которой рисковал жизнью — была плотно перебинтована. На другую Шани, сидевшая у постели, наносила пахучую желтую мазь. Слой такой же мази был и на лице отца, вокруг глазницы и на лбу. Профессор подняла на вошедших глаза, а папа, выпустив ладонь Иана, бросился к кровати так стремительно, что чуть не перевернул стоявшую на пути табуретку.
— Иорвет, — человек сел на край постели, не решаясь прикоснуться к любимому, лишь глядя на него во все глаза. Потом повернулся к Шани, — как он? Выживет?
— Мой глупый человек, — отец медленно поднял веко, едва заметно улыбнулся, протянул перебинтованную руку, но папа все еще не осмелился ее взять, и она упала обратно на постель, — как я рад, что вижу тебя.
Иан никогда прежде не видел на папином лице такого выражения. Юноша боялся, что Вернон начнет ругаться на Иорвета за то, что тот его не послушал и довел ситуацию до трагедии из-за своего упрямства, но вместо этого черты человека вдруг словно смазались, и он готов был расплакаться, как его сын несколько минут назад.
— Теперь от моей прежней красоты совсем ничего не осталось, — в голосе отца слышалась горькая ирония. Забинтованной рукой он метнулся к своему лицу, но не стал к нему прикасаться.
— Ты прекрасней всех фрейлин и всех королев, — неожиданно улыбнувшись, ответил папа, и Иан не понял, что он имел в виду. Но Иорвет, прикрыв веко, тихо усмехнулся — видимо, слова попали в цель.
— Ожог не слишком сильный, — вмешалась в их обмен кодовыми фразами Шани, — если будете делать компрессы с этой мазью пару недель, даже шрама не останется. Основная опасность была для глаза. Но магическое вмешательство помогло, зрению ничто не угрожает.
— Магическое вмешательство? — Брови папы сдвинулись, лицо стало хмурым и подозрительным.
Шани улыбнулась — немного снисходительно, с таким видом лекари сообщают растерянным папашам «У вас мальчик».
— Иан применил заклинание, — пояснила она, — оно быстро восстановило ткани, но для полного исцеления я советую ничего не читать и не писать ближайший месяц.
— Иан? — переспросил папа, будто сразу не смог припомнить, кто это вообще такой.
— Твой сын, Вернон, — раздраженно напомнил отец.
Иан почувствовал, что третьего за вечер восхищенного взгляда он просто не выдержит. Усталость снова брала свое. Он прислонился плечом к косяку и слабым голосом спросил:
— Можно мне где-нибудь поспать?
Шани, закончившая перевязку, встала.
— Идем, я постелю тебе и твоему другу, — сказала она, глянула на Вернона, — оставляю вас наедине. Но смотрите — не мучайте его расспросами. Я дала ему сонный эликсир.
Папа, казалось, ее не услышал, продолжая глядеть только на Иорвета, а тот медленно опустил веко и замер, сложив перебинтованные руки на груди.
В кухню Иан спустился, держась за стену, чтобы не упасть. Эренваль сидел за столом очень прямо, бросая быстрые взгляды на ведьмака, который устроился на скамье, закинув ногу на ногу, и большими глотками пил чай из кружки, оставленной Ианом.
— Все живы? — спросил он, когда Иан сел на свое место рядом с Фергусом. Юный эльф кивнул. Каждое движение давалось ему с огромным трудом, и он обессиленно снова прильнул к другу. Тот заботливо приобнял его, позволяя устроить голову у себя на плече.
— Чудненько, — улыбнулся ведьмак, — тогда у меня остался только один вопрос — куда, мать вашу, делся принц, которого меня прислали сопровождать? Сгорел?
— Я здесь, — тихо фыркнув, ответил Фергус. Ламберт смерил его подозрительным кошачьим взглядом.
— Ты ж сказал, тебя зовут Гуус, — заметил он мрачно. По всему было видно, что Ламберт не намерен терпеть шутки над собой.
— Это конспирация, — нейтрально отозвался Эренваль, — для безопасности.
— Шпионы хуевы, — прокомментировал Ламберт и отставил пустую кружку в сторону, — это на тебя покушались? Не больно-то вам помогла ваша ебанная конспирация, как я погляжу.
— Они покушались на профессора Иорвета, — снова ответил за мальчиков Эренваль, — мрази, считающие, что эльф не должен преподавать в их жалком Университете.
В устах льдисто-прекрасного эльфа грубое слово звучало чуждо и неестественно, можно было подумать, что он вовсе не знает его смысла. Но вместе с тем, было заметно, как глубоко самого Эренваля задело произошедшее. И Иан непременно что-нибудь сказал бы, чтобы поддержать его, но его утягивало в пучину сна, и он уже не мог ворочать языком.
В доме Шани они провели весь следующий день, большую часть которого Иан проспал. Он слышал, как Фергус, снова улегшийся с ним в одну постель, встает, уходит, а потом возвращается, спрашивает, не хотел ли Иан поесть, но у юного эльфа сил хватило лишь на то, чтобы смутно пробормотать отказ. Только к вечеру юный эльф смог встать с кровати с неподъемной гудящей головой. В спальне он был совершенно один, но на небольшом столике у постели его ждал кувшин с водой для умывания, мыло, тазик и полотенце. На стуле рядом была аккуратно сложена одежда — с чужого плеча, но вполне подходящая. Рубашка была вышита мелкими алыми цветочками и принадлежала явно Шани, но это не имело никакого значения. Юноша умылся, оделся и спустился в кухню.
Там же за столом шел настоящий военный совет. Папа сидел во главе и слушал, как Фергус докладывал ему о произошедшем. Принц закончил свой рассказ, сообщив, что привел столько людей, сколько смог, и Шани для помощи раненным. Папа милостиво кивнул. Иан, стараясь не мешать, присел с краю стола и поискал глазами, нет ли поблизости чего-нибудь, чем можно было бы утолить проснувшийся вместе с ним голод.
— Ламберт осмотрит пепелище и, может быть, что-то узнает, — жестко проговорил папа, и было слышно, как слово «пепелище» вместо слова «дом» болезненно вяжет у него во рту, как неспелая слива, — спасибо за гостеприимство, Шани. Мы уедем, как только Иорвету станет лучше. В Оксенфурте больше оставаться нельзя.
— Ну уж нет, — Иан оглянулся. На пороге кухни стоял Иорвет собственной персоной. Перевязанной рукой он придерживался за косяк, половина лица была заклеена пропитанным мазью куском полотна, но вид эльф имел очень решительный.
— Даже не начинай, — Вернон предостерегающе поднял руку, — я уже предупреждал тебя, что такое может случиться, но ты меня не слушал. Теперь я не стану слушать тебя. Мы уезжаем в Вызиму, как только профессор скажет, что ты выдержишь путешествие.
— Я никуда не поеду, — очень твердо, несмотря на свой жалкий вид, повторил Иорвет. Он медленно подошел к столу, сел рядом с Ианом. От эльфа пахло чем-то приторно-сладким, легкими первоцветами и камфарой. Из-за компресса на лице он с трудом мог открывать рот, и слова его звучали невнятно, но в тоне была холодная сталь. — Я не позволю этим фанатикам запугать меня. Они разрушили мой дом, сожгли все мои вещи, мои рукописи и книги, но я не позволю им уничтожить мою работу. И тебе не позволю.