— И ты решил составить ей компанию? — уточнил он, — ты хоть сам понимаешь, насколько это ненормально?
— Я просто разговариваю с ней, — возразил Детлафф, — она представила меня всем своим куклам, хотя мы, конечно, уже были знакомы. Никто из них не подал вида.
— Прекрати, — оборвал его чуть насмешливую речь Регис, — тебя заметили, а меня просили с этим разобраться. Ты ступил на опасную тропу.
— Я не боюсь людей, — презрительно отозвался Детлафф, — ни мне, ни тебе они ничего не сделают. С большей охотой они поверят, что девочка сошла с ума от скуки и одиночества, и тогда, может быть, кто-то заметит ее.
— Как благородно, — у Региса хватило сил на сарказм, — но тебе ли не знать, друг мой, какой опасностью на самом деле грозят нам люди.
— Я не повторяю старых ошибок, — возразил он, — и не собираюсь лезть в их важные дела. Я — только воображаемый друг маленькой девочки, до которой никому нет дела, кроме меня.
Они помолчали. У Региса могло бы найтись множество встречных аргументов, он мог бы продолжать этот пустой спор, но он прекрасно понимал, что в том не было ровным счетом никакого смысла. Черты лица Детлаффа слегка дрогнули, будто он готов был в любой момент измениться, принять животную форму и больше не разговаривать вовсе.
— Ты замечал, что в ней есть что-то странное? — заметил он задумчиво, и на этот раз Регису послышалось в его тоне неподдельное беспокойство.
— О чем ты? — уточнил он.
— Я не знаю, — Детлафф покачал головой, — может быть, это полная чушь, но мои чувства буквально вопят о том, что в ней что-то скрыто. Что-то темное.
Чувствам Детлаффа можно было доверять безоговорочно. Он бывал больше неразумной тварью, чем существом, наделенным рассудком, и его инстинкты походили на те, с помощью которых экиммы и фледеры находили своих жертв. Регис нахмурился.
— Я не понимаю, — признался он.
— Я и сам не понимаю, — кивнул Детлафф. — Может быть, дело в том, что она была зачата под сенью проклятья ее отца, и это наложило на нее отпечаток.
— Обе дочери Императора были зачаты под сенью одного и того же проклятья, — напомнил Регис, — Цирилла даже в большей степени.
— Все так, — подтвердил Детлафф, — но в случае с Цириллой, куда большую роль играла пресловутая Старшая кровь. Материнское проклятье оказалось сильнее отцовского, и дало странный результат. Лита же со стороны матери совершенно чиста.
Регис тонко усмехнулся.
— Забавно, — произнес он, копируя ядовитую иронию из тона Детлаффа, — сперва тебя привлекло Проклятье Черного солнца, а теперь — проклятье Браатена. Ты становишься предсказуемым, друг мой.
Детлафф неожиданно улыбнулся — Регис так редко видел это выражение на его лице, что сейчас почти испугался.
— О, мой милый, — прошелестел вкрадчивый голос, — кто бы мог подумать, что такому древнему и мудрому существу, как ты, не чуждо такое банальное глупое человеческое чувство, как ревность. Да еще к кому… к маленькой девочке.
Регис хмуро сдвинул брови, хотел было начать возражать, но Детлафф, отступив на шаг, не прекращая улыбаться, прикрыл веки, и в следующий миг рассыпался черным дымом, застелившимся по полу. Это было приглашение, может быть, даже своего рода извинение, в котором Регис не нуждался, и в то же время — нуждался больше, чем в чём бы то ни было другом. Он сделал глубокий вдох, плавно выдохнул, позволяя своей физической оболочке истлеть, истончиться, обратиться в туман, цвета крови в алхимическом кубе, а еще через миг — смешаться с черным дымом.
Это было откровенней любых, даже самых страстных объятий, надежней самой искусной телепатии, глубже самой гармоничной близости, на которую были способны тела из плоти и крови. Проникая между изгибов дыма, Регис переставал быть собой, и чувствовал, как Детлафф тоже сбрасывает оковы собственной личности. Они были единым целым, неотделимым и наконец-то полным воплощением самих себя. В этой связи не было место ни лжи, ни правде, ни молчанию — они чувствовали друг друга так, как неспособны были почувствовать люди даже свое дыхание или биение сердца. Они переставали быть составными частями, смешанной субстанцией, для них не оставалось самого понятия границ, и в этом магическом единении Регис не мог бы скрыть ничего — и не хотел, потому что желаний в нем тоже не оставалось.
Вновь обретя плоть, они стояли, плотно обнявшись, будто не желая прекращать танец изменчивого дыма, снова возвращаться в границы тел, разлучаться хоть на миг, хоть на дюйм, хоть на полвздоха. Регис заглянул в густую синеву его глаз. Детлафф больше не улыбался.
— Можешь называть это ревностью, — покладисто согласился алхимик.
— Можешь присоединиться как-нибудь к нашему чаепитию, — совершенно серьезно ответил собеседник, и магический миг рассыпался, как горсть бисера по полу. Регис рассмеялся, разжал объятия и вернулся к своим ретортам.
— Я подожду, когда юной барышне можно будет пить вино, а ты превратишься в ее ручного фледера, друг мой. — ответил он через плечо.
Детлафф подхватил его смех — почти беззаботно.
— Если хочешь, я добуду для тебя ее кровь, — сказал он, — что-то мне подсказывает, что эксперимент с ней может увенчаться успехом. Ведь, как я понял, ее отец запретил тебе к ней прикасаться? Ну так вот мне он ничего не запрещал.
Регис молчал, глядя на то, как перегоняется кровь Императрицы из одного сосуда в другой. Прошло несколько долгих мгновений прежде, чем он ответил:
— Это будет очень мило с твоей стороны.
На следующий день Регис застал Императора в его кабинете за занятием равно увлекательным и бесполезным — игрой в шахматы с Литой.
— А эта пешечка поедет на коне, — заявила принцесса, усаживая одну фигуру на другую и решительно двигая ее по доске вперед.
— Лита, пешка так не ходит, — терпеливо, но с ноткой обреченной усталости заметил Эмгыр.
— Она и не ходит, — резонно возразила Лита, — она едет на коне.
Регис возник у порога комнаты, и путь до шахматного стола проделал неторопливой легкой походкой. Остановился в шаге от него и замер. Принцесса подняла на него недовольный взгляд темно-вишневых глаз.
— Скажи папá, что я правильно играю, — приказала Лита гостю, — то, как играет он — скучно и непонятно.
— Вне всякого сомнения, — подтвердил Регис и извлек из одной из своих сумок небольшую деревянную коробку. Эти фигурки накануне Детлафф заботливо покрывал лаком всю ночь напролет, чтобы к утру они были готовы попасть в руки владелицы, — Возьмите. Эти шахматы будут вашими собственными, и вы сможете играть в них, как вам заблагорассудится, Ваше высочество.
Лита приняла из его рук коробку, открыла ее и критически осмотрела содержимое.
— Мне не нравится, — вынесла она наконец вердикт, — хочу играть в шахматы Гусика.
Регис вздохнул и покачал головой.
— Тогда придется эти отправить Его высочеству в подарок на свадьбу, — проговорил он.
— Нет, — стремительно поменяла свое решение Лита, — я хочу и эти, и те. — она сжала коробку крепче, прижала ее к груди, словно Регис намеревался отобрать ее у принцессы.
— Как вам будет угодно, — покладисто согласился Регис, и девочка просияла.
— Папá, — обратилась она к Императору, — а можно расставить на нашу доску еще и эти фигурки? Пусть они будут их гостями?
— В сражениях не бывает гостей, — ровным тоном откликнулся Император, и Лита капризно сморщила нос.
— До чего скучная игра! — заявила она свысока.
— Ваше высочество, Его величеству пора принимать лекарства, — прервал спор Регис — мягко, но решительно, — а вы пока могли бы заняться своим подарком. Уверен, вашим фрейлинам понравятся новые гости.
— И то правда, — Лита решительно спрыгнула со стула. Было понятно, что она совсем не против уйти, и надеялась встретить своего «воображаемого друга» для новой игры. И он готов был явиться, в этом Регис не сомневался.
Когда за Литой закрылась дверь, Император медленно и тяжело поднялся со стула и отошел в угол кабинета, где они обыкновенно проводили процедуру переливания.
— Как ваше самочувствие? — поинтересовался Регис, готовя все к операции. Император лишь отмахнулся.