Прощание выглядело чинно и отрепетированно, как все церемонии, проводившиеся в присутствии Императора. Каждый играл свою роль — и родители, и он сам, и свита принца, и даже Иан, единственный, кого предстоящее путешествие несомненно радовало. Он стоял за правым плечом принца, как верный адъютант, которым не являлся, принял объятия Императрицы, пожал руку Императору, произнес приличествующие случаю слова. И только улыбка его смотрелась не по уставу — слишком широкая и искренняя. Так на церемониях улыбаться было совершенно неприлично.
А еще неприлично было вести себя так, как Лита. Когда, в последний раз махнув семейству и попрощавшись до Йуле, когда должна была состояться его с Анаис свадьба, Фергус двинулся вверх по сходням, маленькая сестра, отцепившись от руки матери, вдруг сорвалась с места и с воплем побежала за ним вслед. Никто не успел ничего сделать, и по всем законам природы маленькие ножки должны были запутаться, принцесса должна была споткнуться о доски сходней и расквасить себе нос, а то и рухнуть в волнующиеся морские волны. Но Лита подлетела к брату и, продолжая совершенно непотребно рыдать, протянула руки вверх требуя, чтобы он ее поднял.
— Не хочу, чтобы Гусик уезжал! — верещала Лита, и, чтобы не затягивать эту некрасивую сцену, Фергусу пришлось все же поднять ее на руки, — не хочу! Не хочу! — для Литы эта фраза была своего рода магическим заклятьем, исполняющим любое ее желание, но теперь оказывалось, что магия эта была не всесильной, и брат должен был уехать.
Принц продолжал растерянно стоять на середине сходней, чувствуя, как взгляды всех собравшихся упираются в него. Было похоже, что люди ждут от юноши какого-то глупого героического поступка — может быть, Фергус должен был отбросить родительские планы на свою судьбу и объявить, что по желанию Литы решил остаться. А, может быть, ему следовало выкинуть сестру в море и спокойно взойти на борт. Второе казалось ему более привлекательным.
Положение спас отец. Твердым размеренным шагом, словно обходил пешие войска перед битвой, он поднялся по доскам, вытянул руки, и Фергус с облегчением сгрузил Литу ему. Та, все еще плача навзрыд, зарыла личико в отцовское плечо, и Эмгыр, ничуть не смущаясь сотни направленных на него глаз, двинулся обратно на берег, поглаживая дочь по волосам и шепча ей что-то успокаивающе-ласковое. На Фергуса, конечно, он даже не взглянул.
А очень скоро после начала плавания, Фергус вспомнил, за что еще ненавидел корабли.
Лежа на койке в ходящей ходуном каюте, он буквально не знал, куда себя деть. Стоило сосредоточить взгляд на чем-то — даже на дощатом потолке — предмет начинал раскачиваться и крутиться, а к горлу принца подкатывала тошнота. Если он закрывал глаза, лучше не становилось. Фергус теперь лишь ощущал качку всем своим телом, и даже неясная темнота под веками ходила ходуном. От мысли, что в липкой пучине дурноты ему предстояло провести несколько долгих дней, Фергусу хотелось выть, но он знал — стоит ему открыть рот, его непременно вырвет. Он старался принять позу, в которой тело оставалось бы максимально неподвижным, поднимал голову и упирался затылком в стену, чтобы хотя бы она держалась на месте. Но в таком положении прямо в мозг проникал странный тяжелый гул корабля, рассекавшего морские просторы — может быть, голос самой пучины, которая всеми силами напоминала Фергусу, что он в ее власти, и она сделает с ним все, что пожелает — убьет, выпустит или вывернет наизнанку.
Иан зашел в каюту, когда Фергус проиграл новую битву с собственным желудком и в очередной раз склонился над большим ведром у койки.
— Так плохо? — сочувственно поинтересовался друг, и Фергус, утирая рот ладонью, глянул на него, как он надеялся, не жалко и отчаянно, а надменно и зло.
— Уйди, — голос звучал хрипло, слово отдавало кислятиной, от которой Фергуса снова замутило. Иан уходить, однако, не спешил. Он приблизился к койке, сел на край, протянул руку и опустил Фергусу на лоб самую восхитительную, волшебную, прохладную ладонь. От запястья друга пахло травами и чем-то таким, что принц мог бы назвать «запахом алхимии» — металлом, спиртом и чистотой. Этот аромат на мгновение победил даже тошноту, которая, казалось, вознамерилась прикончить принца. И Фергус испугался, что Иан исполнит его просьбу и все-таки уйдет.
— Почему ты никому не сказал, что тебя так укачивает? — поинтересовался Иан участливо. Ему не то чтобы было интересно — он просто надеялся отвлечь друга пустыми разговорами, — мы могли бы поехать по суше, через Туссент. Вышло бы дольше, ну да ничего.
— Сына Императора не укачивает, — кратко ответил Фергус, сглотнул вязкую слюну. Иан, заметив это, потянулся к столу рядом с койкой, налил из кувшина воды в деревянную кружку и протянул ее другу. Фергус догадывался, что драгоценной влаге суждено было немедленно вернуться обратно, но все равно выпил. Прислушался к себе — новой волны тошноты, в отличие от волны морской, не последовало. Принц благодарно кивнул и откинулся на койке.
— Ты преувеличиваешь, — ухмыльнулся Иан, — твои сестры своих недугов не скрывают. Я не говорю уж о Лите, но я видел, как Цири мучается похмельем после очередного визита к Геральту. И ничего — едва ли Император стал думать о ней хуже.
— А я — не мои сестры, — уязвленно ответил Фергус. Ему очень не нравилось, когда в своих попытках подбодрить его, Иан преуменьшал значение его переживаний. Друг не имел в виду ничего плохого, но Фергус начинал чувствовать себя глупым еще и за то, что волновался о такой ерунде, и это был порочный круг вины, — я — единственный сын Эмгыра вар Эмрейса, носящий имя его легендарного отца, который не дрогнул и не поддался пыткам Узурпатора, даже когда злой колдун обратил его сына в чудовище.
— Да-да, — отмахнулся Иан, — слыхал я эту историю. И что-то я сомневаюсь, что твоего легендарного дедушку ни разу не стошнило, пока его пытали.
Фергус хотел что-то ответить, горячо возразить, но тошнота на этот раз подкатила так внезапно, что он едва успел отвернуться. Иан среагировал почти мгновенно, пододвинул ведро ногой, а потом придержал друга за плечи, чтобы он не свалился с койки. Фергус давился и откашливался, надеясь, что на этот-то раз непременно умрет. Представать перед другом в таком виде он хотел, пожалуй, даже меньше, чем перед суровым требовательным отцом, хотя в Иане не было ни капли осуждения или даже брезгливости.
— Знаешь что, — сказал Иан, когда приступ прошел, и Фергус снова обессиленно упал на койку, — я мог бы попробовать одно заклинание. Должна же быть от трактатов Раффара Белого хоть какая-то польза.
Фергус с сомнением покосился на эльфа. Он знал, конечно, что юноша уже четыре года изучает магию, но до сих пор не видел в его исполнении ни одного, даже плохонького магического трюка. Иан словно стеснялся своего ремесла, не хотел рассказывать о своих успехах и лишь безнадежно отмахивался, когда Фергус по-дружески интересовался ими. Но сейчас в лице юного эльфа было столько сочувствия и решимости, будто принц и правда лежал на смертном одре.
— А если не получится? — спросил Фергус осторожно, — я превращусь в жабу?
— Жабы — водоплавающие, — улыбнулся Иан, — тебе в любом случае полегчает.
Принц целую пару секунд был уверен, что откажется. Его отец не доверял магам, держал их на коротком поводке и собственные болезни лечил при помощи чистой науки. Но так вышло, что ни одного ученого на борту «Паветты» не нашлось, а проклятая тошнота снова взметнулась, стоило Фергусу просто немного шевельнуть мозгами.
— Ладно, — он накрыл рот ладонью, — но, если после этого мне придется метать икру и жрать мух, ты будешь их для меня ловить.