— Ты говорил, что почуял в ее крови что-то странное, — заметил Регис, раскладывая на столе инструменты. Ингредиентов все еще не хватало, но можно было начать и с предварительного смешивания, подготовить базу, в которую завтра ему предстояло добавить нужные смеси. — Ты смог понять, что именно это было?
Сквозь полумглу было видно, как Детлафф пожал опущенными плечами.
— Я не знаю, — ответил он монотонно — разговоры отвлекали его от работы над игрушкой, он быстро раздражался, но Регису нужен был хотя бы краткий ответ, — в ней, безусловно, есть магический потенциал, но среди человеческих детей ее возраста это не редкость. Если родителям не вздумается отдать ее учиться в Аретузу, даже знахарки из нее не получится. Эта магия никак не связана со старым проклятьем, и то, что я почувствовал раньше, было совсем иным. Мне нужно больше времени, если ты и впрямь хочешь докопаться до сути.
— Хочу, — подтвердил Регис, и Детлафф медленно кивнул, не взглянув на него.
На следующий день, по пути за новым запасом ингредиентов, лекарь не смог побороть любопытства и завернул во дворец. Ему хотелось лично взглянуть на результат своих трудов — может быть, даже побеседовать с Императором, рассказать ему о своей слежке за Верноном Роше, но все лишь затем, чтобы убедиться — новый метод лечения действует и не имеет побочных эффектов.
Однако в обычных местах своего обитания Эмгыр не обнаружился. Ни в кабинете, ни в зале совещаний, ни в собственной спальне его не было, и, прислушавшись к разговорам прислуги и стражи, Регис наконец оказался в зимнем саду.
Это место было возведено специально для Рии. Зимы в Нильфгаарде были короткими и теплыми, снег выпадал, казалось, по чистой случайности, но растения все равно подчинялись своему годичному циклу жизни. Здесь же так любимые Императрицей розы цвели круглый год, и она своими руками ухаживала за хрупкими кустами — по крайней мере, настолько, чтобы считать, что знает о них все. Чужое вмешательство оставалось незаметным. Садовники были невидимы, как самые искусные шпионы, но сад все равно был погружен в атмосферу легкой изящной запущенности, что только добавляло ему прелести. Регис даже восхищался техническими новшествами, придуманными специально для зимнего сада Императрицы. По системе тонких медных трубок сюда доставлялась чистая вода, опрыскивавшая розы с потолка, и дарившая им вечное ощущение свежести, словно с их лепестков никогда не сходила рассветная роса. Воздух в закрытом пространстве тоже оставался чистым и прозрачным, казалось, между кустами даже блуждал легкий весенний ветерок, и лекарь понятия не имел, как императорским инженерам — или все же магам? –удалось добиться такого эффекта. Посреди сада работал маленький фонтан с грациозной статуей в центре. Черты лица мраморной девы отдаленно напоминали черты самой Рии, если бы той едва перевалило за пятнадцать лет. Должно быть, такой Эмгыр увидел свою супругу впервые и решил увековечить эту память. Дева — почти полностью обнаженная — держала в руках широкую чашу, из которой и лилась прозрачная вода, искрящаяся в лучах потайных светильников, создававших полное ощущение едва взошедшего солнца.
Не отказав себе в удовольствии, Регис принял телесную форму и прошелся по хрусткой дорожке между цветущих кустов. Насыщенно-розовые лепестки одних уже начинали опадать, зато за ними поспевали открывающиеся голубоватые бутоны на других, и лекарь аккуратно срезал один из них, вдохнул свежий травянистый аромат и прикрепил цветок к петлице.
Императора он обнаружил в самой глубине прекрасного сада в компании владычицы этих мест. Регис вновь позволил своему телу расплыться туманом и неслышно приблизился, застыв между колючих тонких ветвей.
— То, о чем ты говоришь, немыслимо, — тихо и терпеливо говорил Эмгыр. Такой тон обычно он приберегал для Литы, если девочка делала что-то, не вписывающееся в образ идеальной принцессы.
— Но почему? — голос Рии звенел, как вода в мраморном фонтане. До сих пор Регис никогда не слышал, чтобы Императрица так напрямик спорила с мужем. Обычно она обходилась обтекаемыми осторожными замечаниями, призванными подтолкнуть Эмгыра к верным, с ее точки зрения, решениям. Рия убеждала мягко, ничего не требовала, и всегда добивалась своего. Сейчас же она явно настаивала, и была тверда в своих намерениях.
— Если я оставлю Империю, когда война уже на пороге, это будет настоящее предательство, — ответил Эмгыр. Он не был раздражен или даже раздосадован, этот спор не доставлял ему удовольствия, но и не причинял неудобств. Он вел беседу, готовый в любой момент согласиться с чужими аргументами, — я знаю, что от меня ничего не зависит в последнее время, и я собирался отречься в ее пользу уже много лет назад, но сейчас для этого — самое неподходящее время. Мои чародеи…
— Я не могу больше слышать о твоих чародеях, — бесцеремонно перебила его Рия, и Регис замер от удивления. Он не только не представлял, что Императрица могла так резко обрывать речи мужа, он даже не знал, что она обращалась прежде к нему на «ты». — ты не доверяешь магии, но при этом слушаешь все, что говорят тебе эти бесполезные гордецы. Их послушать, так война должна была начаться еще десять лет назад. Но даже если они правы, к нашим стенам сражения не подберутся. Все снова развернется на Севере, и в этот раз ты не отправишься туда, чтобы лично командовать армией.
— Не отправлюсь? — Регис услышал в тоне Эмгыра усмешку. Император знал, что Рия права, он лишь хотел, чтобы она объяснилась. — Потому что для войны я слишком стар?
Она помолчала пару секунд, потом лекарь услышал шорох. Так могли звучать лишь задираемые многослойные юбки, и, словно подтверждая его догадку, следом послышался шумный взволнованный выдох.
— Представь, — шепнула Рия, и ее слова сопровождались новыми шорохами — расстегивались пуговицы, поддавались крепко затянутые шнуры, — мы могли бы перебраться в Метинну, к самому Великому морю, и каждое утро, просыпаясь, слышать шум волн и крики чаек. Мы могли бы встречать закаты на побережье, а рассветы — в объятиях друг друга. Разве ты не хотел бы этого, Дани?
— В Метинне слишком промозглый климат, — ответил Эмгыр. Его слова звучали смазанно, словно по только что написанному письму провели пальцами, — а на побережье воняет тиной и рыбой, особенно ранней весной.
— Тогда в Туссент? — не сдавалась Рия, и теперь и ее голос прерывался короткими вздохами. Она снова зашуршала юбками, видимо, устраиваясь у Императора на коленях, — Подальше от Боклера, среди виноградников, мы могли бы жить в большом поместье, где Лита училась бы ездить верхом, а ты начал бы действительно разбираться в винах.
— Лита боится лошадей, — возразил Император, но аргумент его потонул в протяжном глубоком стоне — похоже, Детлафф был прав, и каменная статуя действительно становилась очень громкой при определенных обстоятельствах.
— Назаир, — Рия выдыхала названия одно за другим, мешая их с короткими стонами, будто сдавала экзамен на знание ленников Нильфгаарда, — Маг Турга… Гесо… Мехт… Этолия… Эббинг… Куда захочешь.
— Куда захочешь, — повторил Эмгыр эхом. Регис слышал, что сражение безнадежно проиграно, и Император, сдавшись, отвечал почти невнятно, — Куда захочешь, лишь бы вместе с тобой.
Лекарь покидал дворец в смешанных чувствах. Ему самому было совершенно все равно, куда перебираться. Он знал, что императорская семья сделает ему предложение переехать вместе с ними, и он его с радостью примет. Тем более, что Нильфгаард уже успел порядком приесться Регису. И куда больше беспокойства вызывало в нем упоминание о грядущей войне.
В силу своей природы, Регис относился к человеческим и даже эльфским войнам философски. Конфликты между разумными существами были всегда — среди людей рождались целые поколения тех, кто не знал ничего, кроме войны, подобно Вернону Роше, не умели ничего, кроме как сражаться. Но вот уже пятнадцать лет на Континенте царил пусть шаткий, но настоящий мир, сражения вспыхивали и тухли, вовлекая в вечную военную игру лишь немногих. И благодаря этому человечество смогло наконец одуматься, перестать строить грозные боевые машины, и начать возводить сооружения, подобные этому зимнему саду. Вместо смертельных заклятий маги учились целительству и созиданию, а наука, отряхнувшись наконец от обломков разрушенных городов, развивалась, делая жизнь все удобней и безопасней, проникая все глубже в законы бытия. Вместо стратегов и тактиков появлялись философы, вместо шпионов — дипломаты, вместо полевых лекарей и травников — настоящие врачи, способные сделать операцию не посреди поля боя, а в чистой лаборатории, изобрести лекарство от казавшейся безнадежно смертельной болезни — вообще отменить несвоевременную смерть. И все это снова балансировало на краю новой войны. Регис и прежде был слишком мал и слаб, чтобы повлиять на это, но раньше такие люди, как Эмгыр и короли Севера решали судьбы людей, толкая их в бездну или за руку выводя из нее. Теперь же, несмотря на все их совместные усилия, мирные договоры и сотрудничество, кто-то на Континенте решил, что устал от мира, и обладал при том куда большей властью, чем Вернон Роше, которого судьба не подготовила к роли мирного гражданина, строителя или хлебопашца, мужа и отца, за жизнь которого не нужно переживать его близким. Кто-то в мире жаждал войны, и война снова была на пороге. И как тот, кто вел вечную войну и заключал мирные соглашения внутри самого себя, Регис очень хорошо это понимал.