Первой пришла в себя Кейра. Она метнулась к столу, где Ламберт, обмякнув, лежал все еще с закрытыми глазами. Но даже со своего места Фергус видел, что в тех местах, где коснулся Иан, появились багряно-черные ожоги, но все четыре раны закрылись. Еще секунда — и Ламберт сделал долгий глубокий вдох, потом выдохнул и распахнул глаза. Кейра, не устояв на ногах, дрожа, упала перед столом на колени, не выпуская его руки. Все еще слишком слабый, чтобы шевелиться, ведьмак вращал глазами, стараясь оглядеться по сторонам, понять, где он находится.
Йеннифер же не спешила ни рыдать, ни бросаться к ведьмаку или Иану, все еще лежавшему на полу. Она медленно и угрожающе повернулась к Фергусу, и у того от ужаса засосало под ложечкой. Принц не понял, что произошло, но при одном взгляде на чародейку становилось ясно — они стали свидетелями страшной, непоправимой катастрофы.
— Кто его этому научил? — спросила она у принца, будто именно он был ответственен за случившееся. Фергус, силясь сбросить с себя магическую пелену, слабо тряхнул головой. Он все еще хотел подбежать к Иану, проверить, жив ли он, очнется ли. Но Йеннифер его опередила.
В два широких шага она подошла к распростертому на полу телу юного эльфа, приподняла его, сжав плечи — голова Иана безвольно дернулась, но он открыл глаза и медленно моргнул. Кровь заливала ему лицо и воротник рубахи, и выглядел он бледнее, чем Кейра.
— Иан, — строго и требовательно спросила Йеннифер, ловя его взгляд, — кто позволил тебе обратиться к магии Огня?
========== Иан: Тяжело в учении. ==========
Иан поднялся по узкой лестнице, которую больше никто не охранял, остановился перед неприметной дверью, и почувствовал, как вся его решимость плавно уходит из него, как вода из трещины в глиняном сосуде. Он пришел сюда с твердым намерением столкнуться с собственными страхами, с новообретенной неисцелимой болью лицом к лицу, и теперь стоял, не в силах потянуть дверь и переступить порог комнаты, где умерла Виенна.
Он не стал говорить об этом ни Цири, ни Анаис, ни даже Фергусу, но то, что казалось освобождением, лечебной процедурой, их откровенный обмен памятью помог ему только на короткое время, как настойка лебеды унимала зубную боль. Но чтобы избавиться от нее вовсе, все равно необходимо было вырвать зуб с корнем. Так и Иан надеялся справиться с собой, переступив этот ужасный порог.
Он закрыл глаза и выдохнул, словно собирался произнести особенно сложное заклинание. Дверь открылась легко — после того, как отсюда вынесли тело Виенны, комната снова стала забытой и необитаемой — и запереть ее люди отца не потрудились. В крохотное окно под самым потолком проникало очень мало света. День стоял пасмурный, с самого утра с неба сыпался противный влажный снег, залепивший и без того пыльное стекло. Иан медленно, опасливо ступая по полу, как по ненадежной болотной почве, прошел до оставленного посреди комната стула — на нем во время допроса сидел папа. Второй стул валялся на боку у противоположной стены — может быть, его уронил и оттолкнул кто-то из бойцов, может быть, сама Виенна отшвырнула в сердцах.
Юный эльф сел и огляделся по сторонам. Жутко и одновременно как-то смутно волнительно было представлять, что всего пару дней назад мать ходила по этой комнате. Освобожденная от оков, она, должно быть, сперва металась из угла в угол, не находя себе места, может быть, искала способ сбежать — пока, отчаявшись, не забилась в угол, где ее и застал ночью Иан. Стражи сказали, она отвергла предложенную еду — юный эльф с горькой усмешкой подумал, что от выпивки мать бы точно не отказалась. Хотя он знал о ней слишком мало, чтобы утверждать что-то наверняка. Виенна была, как и для папы, главной женщиной в его жизни — но даже лицо ее Иан смог толком запомнить только когда она умерла.
С болезненным упорством Иан огляделся пристальней. В этой комнате под потолком не было ни балок, ни крюка для люстры. Из мебели, кроме стульев, оставалась лишь какая-то рухлядь — и он задумался вдруг, как же эльфке удалось повеситься? После выпитого в компании друзей вина, Иана всю ночь мучали неприятные сны, никак не хотевшие переступить грань настоящих кошмаров, от которых можно было бы с криком проснуться. Те видения были вязкими и топкими, как холодная трясина, и, думая, что очнулся, Иан попадал только в следующий сон. В них Виенна кончала с собой множеством разных способов — разбивала окно и разрезала себе руки осколками, бросалась грудью на ножку перевернутого стула, даже откусывала сама себе язык. Но ни один из увиденных отвратительных снов не давал ответа на вопрос — как ей удалось залезть в петлю.
Ответ нашелся через несколько минут пристального разглядывания скудной обстановки. Дверь, ведущая в коридор, открывалась наружу, была самой обыкновенной, не похожей на створки в тюрьме — без зарешеченного окна, с кованной массивной ручкой — такой же, как во многих прочих комнатах дворца. Иан очень отчетливо увидел, буквально заставив себя достроить явившийся образ до конца, как мать, пропустив ленту через изгиб этой ручки, обвила ею себя за шею, встав на корточки, а потом просто упала лицом вперед. Должно быть, она сделала все тихо, не хрипела и не слишком дергалась — стражи за дверью ничего не услышали. Или не хотели услышать? Отношение к странной пленнице со стороны командира, приправленное толикой грязных слухов, было им понятно, но они не хотели иметь с этой историей ничего общего — тем более, что Фергус еще и заплатил им за молчание.
Иан отвернулся от двери, не убежденный в своей догадке, но готовый поверить в это — чтобы сжечь получившуюся картину в своем мозгу и избавиться от нее, необходимо было сперва ее дорисовать до конца. Юный эльф опустил потяжелевшие веки — глаза заслезились, но плакать ему не хотелось. Он позволил себе воскресить в памяти то, какой он увидел Виенну в последний раз — бледное, чуть синеватое лицо было спокойным, на нем не осталось ни боли, ни ужаса, и Иану очень хотелось верить, что, если ему и предстояло отныне видеть мать во сне, то приходить она станет именно такой — умиротворенной.
Когда он снова открыл глаза, в воздухе вокруг него порхали полупрозрачные огненные бабочки.
От неожиданности юный эльф подскочил, с грохотом уронил стул и рывком обернулся. Высокий рыжеволосый эльф стоял в нескольких шагах от него, скрытый смутными тенями, сложив руки и чуть опустив голову. На нем был простой дорожный плащ, а под ним — одежды небогатого путника, торговца или бродячего артиста.
— Я знаю тебя, — голос Иана звучал не громче шепота.
— Я очень рад, что ты меня запомнил, маленький Иорвет, — эльф поднял лицо и улыбнулся. У него были тонкие, совсем неприметные черты и прямой взгляд удивительно добрых серых глаз. Он смотрел на юношу, почти не моргая, изучал его, казалось, с праздным случайным любопытством, будто выхватил знакомое лицо из яркой толпы. Имя пришло на память в следующий миг.
— Огненный Яссэ, — Иан сделал короткий шаг, а эльф театрально поклонился — так же он кланялся ликующей толпе со широкой деревянной сцены в далеком Туссенте, и юноша почти услышал собственный вопрос папе «Он волшебник?»
— Прости меня за грубое вторжение, — Яссэ опустил руки и снова сложил их скромно и чинно, как на приеме у высокопоставленного чиновника, который должен был заплатить ему за представление, — я не был уверен, что застану тебя здесь. Я всего лишь хотел посмотреть на то место, где умерла моя храбрая Соколица.
Иан опустил глаза. Эта встреча была слишком неожиданной, слишком странной, чтобы поверить в ее случайность, но, прислушавшись к себе, юный эльф не нашел ни желания, ни сил удивляться дальше. Огненный Яссэ — маг на службе королевы Саскии, о котором, должно быть, говорил человек из расколдованной статуэтки — был тем, кого Виенна называла своим другом. И он явился сюда, рискуя быть пойманным, чтобы почтить ее память. В этом было не слишком много смысла, но иных причин Иан не смог придумать.
— Я любил ее, — словно услышав его мысли, продолжал Яссэ. Он неспешно прошелся по комнате, обогнул застывшего юношу, подошел к высокому окну и взглянул на него, задрав голову, — больше всего на свете она боялась оказаться в клетке.