Юный эльф, подчиняясь какому-то неясному паническому порыву, замотал головой, но Иорвет опустил холодную ладонь ему на лоб.
— Мы никуда не уедем, — пообещал он, — раз уж приехали, задержимся до королевской свадьбы.
Успокоенный, Иан снова закрыл глаза, и на этот раз провалился в сон без сновидений.
Во второй раз пробуждение было страшнее. Иан слышал голос госпожи Йеннифер сквозь мутное марево дремоты, силился открыть глаза, но не мог.
— Его обманули, — говорила кому-то чародейка, — заставили обратиться к запретному источнику, и пока неизвестно, какими окажутся последствия. Его нужно допросить, пока не поздно!
— Мой сын не преступник, чтобы его допрашивать! — зазвучал голос отца. Он отвечал чародейке ее же раздраженным тоном, — он спас вашего ведьмака, сделал то, что вы, великовозрастные магички, не могли сделать целый месяц!
— Но какой ценой! — не сдавалась Йеннифер, — ты ничего не смыслишь в магии, не тебе рассуждать о ней!
— Но выходит, что это ты в ней ничего не смыслишь! — бросил чародейке Иорвет.
Иан хотел вынырнуть из сна, вмешаться, попросить их успокоиться — или хотя бы кричать не так громко, но слабость затягивала его обратно в темноту.
Когда наконец он смог по-настоящему проснуться, рядом с его постелью в совершенно пустой и тихой комнате сидел Фергус. Иан, чувствуя, как от одного взгляда на лицо принца, к нему возвращаются силы, зашевелился, попытался сесть, и друг помог ему, сунул под спину подушку — и отодвинулся подальше, словно боялся заразиться.
— Гусик, — Иан не узнал собственного хриплого голоса, но сейчас это было совершенно неважно. Он был именно с тем, с кем должен был быть — и сейчас, и до самого конца.
— Я принес поесть, — Фергус кивнул куда-то в сторону, где на низком столе с изогнутыми ножками стояло большое блюдо, прикрытое белым полотенцем. Иан улыбнулся. Протянул руку, надеясь, что друг возьмет ее и сожмет, но Гусик не пошевелился, — мне рассказали, что произошло, — он говорил, как на одном из военных советов — рубленными, четкими фразами, без капли эмоций, и от этого тона Иану вдруг стало холодно, — госпожа Йеннифер сообщила, что ты применил запретную магию, — юный эльф мысленно недоумевал — неужели нарушение чародейского закона так сильно задело Гусика, что тот сейчас разговаривал с ним, как с приговоренным преступником, которому принес последний перед казнью ужин. Фергус замолчал, пристально глядя на Иана, видно надеялся, что тот поймет его без слов и объяснится сам. Но Иан ничего не понимал.
— Для этого заклятья тебе нужны были силы, энергия — так она сказала, — Гусик сделал еще одну длинную мучительную паузу, и потом наконец его лицо дрогнуло, брови дернулись и сошлись над переносицей, губы сжались, и принц на мгновение отвел взгляд. — Ты использовал меня, — сказал он почти так же хрипло, как сам Иан.
Сердце юного эльфа на мгновение сковало холодом, а потом оно забилось болезненно часто. Все то, что он думал — о любви и Предназначении — пока шел в спальню Фергуса, всплывало в его мозгу, но никак не могло выстроиться в правильные слова. Фергус снова посмотрел на него, а потом отвернулся и встал.
— Надеюсь, ты скоро поправишься, — обронил он, направляясь к выходу.
— Гусик! — Иан вложил в этот выкрик все капли только-только вернувшейся силы, — Гусик! — но друг, уходя, ни разу не обернулся.
========== Регис: Страж. ==========
У Региса все валилось из рук. Не сказать, чтобы прошедший месяц выдался неудачным — все шло своим чередом. Кровь Литы, смешанная с материалом матери, давала менее долгосрочный, чем в первый раз, но уверенный эффект. Казалось, организм Императора, преодолев какой-то внутренний заслон, получив необходимую помощь, наконец начал самостоятельно бороться со спящим в нем проклятьем. Возможно, дело было в том, что Эмгыр сам поверил в собственное исцеление — еще в самом начале Регис предполагал, что так и будет. Твердый характер и непобедимое желание жить, спасшие Императора много лет назад, не могли позволить ему просто так сдаться, и оставалось лишь дождаться, пока забрезжит хоть какая-то надежда на несомненный успех. После первой крупной победы Эмгыр воспрянул духом, как армия, наконец занявшая долго сопротивлявшийся город, и теперь был готов к дальнейшей борьбе.
Но отчего-то эти успехи не слишком радовали Региса. Словно теперь настала его очередь отчаиваться. Тревога, которой был пропитан воздух Севера, куда он все еще иногда устремлял свое сознание, добралась и до него. В Нильфгаарде тоже начали мобилизовать войска, а это значило, что войны действительно было не избежать. И Регис на фоне нее ощущал тщетность своих усилий. Был ли смысл спасать Императору жизнь, если ему предстояло положить ее на очередном поле брани?
Наблюдать за Верноном Роше, меж тем, стало довольно однообразно. Это исследование совершенно точно застопорилось и не желало двигаться. Слежка не приносила плодов — командир действительно выглядел молодо, действительно не знал устали и обладал почти фантастическим везением — но объективных причин для этого будто не существовало — впору было списать его бодрость на здоровый образ жизни и целебный северный воздух. После смерти схваченной им эльфки, Роше вернулся в Оксенфурт, и, совершенно не скрываясь, поселился вместе со своим эльфом в предоставленных Университетом комнатах на территории кампуса. Регис разузнал, что произошло с Иорветом — он чудом выжил после пожара в своем доме, и его человек все силы теперь, казалось, тратил на то, чтобы обеспечить его безопасность — и досуг. После разговора с мастером Риннельдором, который, хлебнув побольше настойки из тысячелистника, решился на скупые откровения, Регис догадывался, кто был виновником того пожара, и знал, что, если покушавшийся на жизнь эльфа маг решит повторить попытку, Роше не сможет ничего сделать. Его спутника не спасли бы ни высокие стены, ни верные руки бойцов, ни даже какая-никакая магическая защита, возведенная над Университетом — Ректор был практикующим чародеем, выпускником Бан Арда, но тягаться с бывшим учеником мастера Риннельдора, конечно, не мог.
Однако Иорвета больше никто и не думал трогать. Он вернулся к преподаванию — ради любопытства Регис даже послушал одну из его лекций. Манера изъясняться у эльфа была поистине уникальная для стен Оксенфуртской Академии. В последний раз с таким сарказмом, с таким вальяжным позерством, с таким искрометным злым юмором лекции там читал приятель Региса Лютик. Но публика млела от выступлений Иорвета. В просторный светлый лекторий набилось столько людей, что ворону-шпиону почти пришлось сидеть у кого-то на голове. И все они внимали эльфу, рассуждавшему, может, не слишком академично, немного наивно и просто, без научных прорывов и откровений, но с таким видом, будто он знал все на свете и готов был ответить на любой вопрос — и последнее неизменно подтверждалось. Кое-кто из студентов явно намеревался поставить надменного лектора в неловкое положение, поймать его на парадоксе или особенной каверзе, но Иорвет обладал удивительным талантом, даже не отвечая прямо на вопрос, ответ на который не знал, ставить вопрошавшего в позицию, когда ему самому приходилось искать решение. Он задавал встречные вопросы, ловко играл на человеческих желаниях казаться умнее других, и позже выстраивал из случайной заминки целую новую ветвь своего рассказа. Регис сомневался, чтобы у Иорвета имелся план хотя бы одного занятия. Он, решив, что знает все, что ему нужно, отдавался течению собственных рассуждений, и именно эта естественность и дарила ему большую часть восхищения в глазах слушателей.
Роше тоже захаживал к нему на лекции, явно не зная, чем еще занять образовавшееся свободное время. И Регис видел, как человек откровенно скучал, поглядывая на аудиторию, может быть, выискивая в толпе подозрительные лица. Для этих двоих, казалось, окружавшей их тревоги не существовало. Они были заняты своими делами — и друг другом, а война оставалась для них пустым звуком. И в этом трогательном самообмане Регис и сам находил немного утешения.
Но все оно разбивалось, стоило ему присесть за окном одного из кабинетов, где рыжеволосая хрупкая женщина — декан медицинского факультета — негромко беседовала с пожилым низушком — Регис хорошо знал его. Йозеф Хаймбель был светилом в своей области и, с точки зрения реданского правительства — опасным бунтарем. Много лет ученый занимался исследованием чумы Катрионы, и Регис, обменивавшийся с ним письмами, знал, что в его работе намечался настоящий прорыв.