— Можешь представить, как я была зла в тот момент, когда поняла, что меня обманули, — продолжала Йеннифер, — я не могла представить, отчего Император в последний момент решил отказаться от им же разработанного плана. Но оказалось, что то был один из немногих случаев, когда в последствии я была вынуждена признать свою неправоту. Уверена, Эмгыр до сих пор считает, что изменил планы ради далекой перспективы, заранее просчитал, что твою мать полюбят простые граждане и примет знать. Что она станет образцовой женой и матерью, хотя до этого была лишь инструментом, потерявшим свою полезность, когда вернулась настоящая Цирилла. Император может сколько угодно утверждать, что Нильфгаарду в тот момент нужна была такая правительница, как Рия, но по прошествии времени я поняла, что сделал он это по самой простой — и самой надежной причине. — она стряхнула с плеч принца темные волоски, — из-за любви.
В Фергусе вдруг взметнулась горячая волна протеста. Конечно, Йеннифер, относившаяся к Иану, почти как к родному сыну, готова была оправдать любой его поступок, защищать его, даже если бы юный эльф кого-нибудь убил, а не спас. Но для него самого все эти оправдания не имели веса и смысла — предательство нельзя было простить после простого объяснения «Это все по большой любви», это обесценило бы само это понятие, и принц упрямо сдвинул брови.
— И вы хотите сказать, что Иан…- начал он.
Чародейка хмыкнула, не дав ему договорить.
— А кто говорит об Иане? — мягко спросила она и взяла со стола одну из ярких баночек, открыла ее и смочила пальцы в пахучей густой субстанции, — его поступок был глупым и необдуманным. Его обманули и использовали, а он в своем тщеславии не смог этого распознать. — чародейка принялась втирать снадобье в кожу головы Фергуса, и он немедленно ощутил неприятное жгучее покалывание, — я говорила о тебе.
Йеннифер замолчала, и принц не знал, что ей ответить. Еще некоторое время она продолжала массировать его голову, пока покалывание и жар не сменило приятное тепло — в зеркале Фергус видел, как его остриженные почти полностью волосы прямо на глазах начинали расти. Стоило прядям достичь достаточной длины, чтобы снова начать немного виться, Йеннифер отпустила принца и отступила на шаг. На Фергуса из отражения смотрело его привычное лицо, от которого за время путешествия он успел отвыкнуть. Волосы — чуть темнее, чем раньше — обрамляли бледные резковатые черты, а глаза снова казались совершенно черными.
— Теперь, по крайней мере, твоя мать тебя узнает при встрече, — заметила чародейка, вытирая руки полотняной салфеткой.
Фергус поднялся на ноги, не глядя на Йеннифер. Он не знал, стоило ли благодарить чародейку — казалось, она не просто подстригла его, а провела за руку сквозь магический водопад, смывший с принца все события последних недель, и теперь он стоял перед ней обновленный, как только что загрунтованный холст или поле кровавой битвы, спрятавшееся под слоем чистого снега. Фергус снова стал тем, кем был прежде — и не мог вспомнить, как быть самим собой.
Выйдя из покоев чародейки, юноша двинулся по широкому коридору, не глядя по сторонам, надеясь, что сможет вычленить хоть одну мысль из той мешанины, что кипела сейчас в его голове. Разговор с Йеннифер ничуть не помог ему — только еще больше все запутал. С досадой Фергус подумал, что Иану бы не составило труда во всем разобраться или хоть натолкнуть Фергуса на верную мысль. Прежде принцу достаточно было одного ничего не значащего разговора с другом, чтобы самая сложная задача стала не просто решаемой, а до банальности простой. С Ианом для юноши не существовало запретных тем или неправильных слов — он мог поддержать его даже в самых глупых горестях, и, если не помочь решить проблему, то точно показать, что это и не проблема вовсе. Теперь же для откровенных разговоров у принца остался лишь внутренний голос, а он разглагольствовал еще более непонятно, чем госпожа Йеннифер.
Ноги сами несли его вперед, и вскоре, спустившись по узкой безлюдной лестнице, принц очутился на тренировочной площадке. Они с Анаис проводили здесь каждую свободную минуту. Королева, распознав в юноше не совсем безнадежного противника, учила его драться, как настоящий северянин — именно так она это и называла. И за короткое время Фергус действительно многому смог у нее научиться. Он больше не уходил в глухую оборону и не пытался уворачиваться от прямых ударов, освоил несколько эффективных контратак и даже отваживался нападать первым. Только здесь, на утоптанной земле тренировочного поля, принц забывал о тревогах и сомнениях, полностью отдаваясь осознанию собственного тела. Бои с Анаис требовали полной отдачи, нельзя было ни на мгновение ослаблять бдительность — королева готова была воспользоваться малейшей его ошибкой, непреклонная до жестокости, она не видела в Фергусе простого ученика. В ее глазах он становился солдатом, которого необходимо было быстро всему обучить, чтобы спасти от неминуемой смерти. И сейчас лучшего места для себя принц и представить не мог. Он надеялся, что пара часов в обществе соломенного болвана смогли бы привести его мысли хоть в какой-то порядок. Но площадка оказалась занята.
— Эй, малышка, я только что воскрес вовсе не для того, чтобы ты меня тут же прикончила! — страдальчески заявлял Ламберт. Кейра позволила ему подняться с постели только накануне, и сейчас ведьмак держался неуверенно и скованно, словно никак не мог заново научиться ходить. Тренировочный меч в его руке лежал тяжким грузом, было видно, что он с трудом удерживает его, но Анаис и с этим учеником была также беспощадна.
— Вспомни, как ты сам меня учил! — рассмеялась королева, откинув золотые пряди волос с глаз. На Анаис была лишь легкая распахнутая на груди охотничья куртка поверх тонкой рубахи, но она, казалось, вовсе не испытывала холода. — держи клинок выше, и не открывайся справа!
Ламберт воздел глаза к небу.
— Да ты хуже Весемира! — заявил он, но снова покорно принял боевую стойку.
На этот раз Фергус заметил, что Анаис экономила движения, нападала медленней и выверенней, явно давая Ламберту необходимую поблажку. Тот, однако, был все же слишком слаб, чтобы ею воспользоваться, и через пару минут меч вырвался из его руки и отлетел к ногам застывшего у края площадки Фергуса. Ведьмак досадливо поморщился.
— Пустое это, Ани, — обратился он к королеве, — ты же видишь, ничего не выходит.
— Ничего подобного, — королева упрямо тряхнула головой, — помнишь, как Буревестник сбросил меня с седла, и я две недели не могла встать с постели? Кто меня потом гонял кругами вокруг этой долбанной площадки, чтобы, мол, кровь не застаивалась? А мне хотелось только лечь на землю и помереть.
Ламберт усмехнулся, кивнул и неуверенной, чуть шаркающей походкой двинулся туда, куда отлетел его клинок — на стоявшего рядом Фергуса он даже не взглянул, словно юноша вдруг стал невидимым.
— Кейра сказала, что его рефлексам понадобится много времени, чтобы полностью восстановиться, — раздался вдруг за спиной Фергуса знакомый шелестящий голос, и от неожиданности он невольно вздрогнул, — может быть, он никогда не сможет полностью поправиться и сражаться, как раньше.
Принц повернул голову. Иан стоял в шаге от него, пряча руки в меховую муфту, и смотрел на поле, где Ламберт вновь становился в атакующую позицию. Проведя в постели четыре дня, юный эльф все еще выглядел больным. Все черты его лица казались смазанными, словно нарисованные неумелой рукой. Иан горбился, и, хоть под несколькими слоями одежды это было и не слишком заметно, явно сильно исхудал и высох. Фергус жестоко отогнал от себя приступ неуместной жалости.
— Он жив, — коротко обронил он, а потом добавил, слыша в собственном голосе злые нотки, — благодаря тебе.
Иан наконец повернулся к нему — на выцветшем осунувшемся лице мелькнула мучительная тень.
— Гусик, — прошептал юный эльф, и у Фергуса вдруг от ярости заломило челюсть. Больше всего друг походил сейчас на несчастного пса, которого побили за то, что он укусил хозяйскую руку, и теперь высматривал в глазах человека признаки прощения. Это был низкий, подлый прием, и Фергусу захотелось отвесить ему пощечину.
— Ты зря встал, — процедил он негромко, стараясь не выдать своего раздражения — незачем Иану было знать, какую бурю он до сих пор пробуждал в душе бывшего друга, — возвращайся в постель.