Он сел на кровать рядом с Ианом, заставил его разжать пальцы на покрывале и переплел их со своими. Юный эльф поднял взгляд, и, заглянув ему в глаза, Гусик улыбнулся. Невзирая на все произошедшее, на все, что сказал Иан, на все, что самому Фергусу казалось правильным, существовал лишь один правильный ответ.
— Я люблю тебя, — сказал принц, и Иан неожиданно вздрогнул и расплакался.
Глубоко за полночь они лежали под одним одеялом — поначалу Иан не решался потянуться к Фергусу, и тому пришлось самому обнять его. У друга действительно держался небольшой жар — горячий влажный лоб прижался к щеке принца, и тот невесомо коснулся его губами.
— Если ты отправишься на фронт, я буду твоим командиром, — тихо произнес Фергус и почувствовал, как дыхание Иана на секунду сорвалось — он усмехнулся или тяжело вздохнул, непонятно.
— Я, хоть и родился в Темерии, по документам — гражданин Редании, — напомнил юный эльф шепотом, — а она не входит в состав Империи.
Они снова замолчали, и впервые за целый месяц Фергус ощущал, как погружается в теплую мягкую пуховую перину спокойного сна.
— Фергус, — позвал Иан, чуть пошевелившись, — прости меня.
Принц помолчал, должно быть, целую минуту — юный эльф в его руках беспокойно заворочался.
— При одном условии, — ответил юноша наконец, — ты снова станешь звать меня Гусиком.
========== Регис: Друзья и враги. ==========
Регис любил море. Вопреки глупым людским слухам, согласно которым вампиры не могли пересекать большие водные пространства, оторванные от земли, лекарь находил в этой удаленности от суши странное умиротворение. Плыть на корабле, знать, что на много миль вокруг не было ни клочка твердой земли, казалось ему сродни полету — недаром особо суеверные моряки, отправляясь в плавание, выворачивали свою одежду наизнанку. Здесь, посреди морской глади, все подчинялось иным законам и иным богам. Путешественник, желавший снискать их милость, отказывался от сухопутного себя, забывал прежнюю жизнь и собственное имя, чтобы, обновленным, отдаться изначально чуждой стихии — и надеяться быть ей принятым.
Регис путешествовал в собственном теле, хотя с большим удовольствием, возможно, рассыпался бы легким туманом и следовал за кораблем, позволив себе почувствовать тончайшую грань, отделявшую воздух от бесконечной водной бездны. Но у него оставались обязанности перед Императорской семьей, и лекарь не желал отказываться от них.
Им повезло с погодой. С самого начала путешествия ветер ни разу не сменил направления и дул уверенно и ровно, словно могущественный маг заговорил его, заставив нести огромные корабли вперед, не сбиваясь с курса. Небо по ночам было бесконечно звездным, и маленькая Лита, впервые взглянув на его подавляюще огромный бархатный шатер, несколько минут простояла на палубе, задрав голову вверх и не двигаясь.
Детлафф предпочитал не показываться, хотя Регис постоянно ощущал его присутствие. После своего помпезного представления, он снова начал избегать лишних глаз. Императору больших трудов стоило убедить генералов, что путешествие в Вызиму не представляло угрозы. Он, поверивший в надежность новых стражей, не спешил отказываться и от обычной охраны, и рыцари, сопровождавшие правителя, на третий день плавания начали перешептываться о том, что Эмгыр, похоже, заключил сделку с неведомыми темными силами, раз после дерзкого нападения не обеспокоился даже тем, чтобы удвоить караул.
Императрица почти не выходила из своей каюты. Регис помогал ей справиться с мучительными приступами морской болезни, терзавшей ее с самого первого дня, но даже несмотря на то, что снадобья его приносили облегчение, Рия выглядела отстраненной и грустной, словно плыла не на свадьбу единственного сына, а на его тризну. Лекарь не пытался заговорить с Императрицей, а она не спешила посвящать его в свои тяжелые мысли, хотя они были понятны и без того. Рия не могла отделаться от ощущения, что Фергуса приносили в жертву Империи, как когда-то — ее саму, но спорить с решением супруга не решалась. Это был один из тех вопросов, в котором ей не помогли бы ни уговоры, ни ласковый шантаж, ни слезы — Фергус должен был жениться уже не во имя процветания Империи — а во имя ее спасения.
Сам Император, вернувший после последней процедуры бодрость и свежесть, казалось, совсем не отдыхал. Целые дни он проводил в кают-компании над картами, за разговорами с сопровождавшими его военачальниками или чтением старинных трактатов, будто надеялся в древней мудрости почерпнуть решение для грозящих Империи проблем. По вечерам Эмгыр поднимался на палубу, прохаживался по ней, казалось, бесцельно, но Регис чувствовал, что Император, тоже оторванный от привычного мира, отрезанный от него, без возможности слать письма и получать донесения, без остатка отдавался собственным размышлениям, о природе которых несложно было догадаться. Мыслями правитель был уже посреди новых сражений, и пока супруга его ехала на похороны сына, Эмгыр пересекал море, чтобы проводить Фергуса на войну. Принцу предстояло командовать войсками, и уверенность Императора в том, что он был готов к этому, меркла на фоне страха отца о том, что для битв Фергус был еще слишком юн.
Они проходили над Седниной бездной глубокой ночью, когда на всем корабле бодрствовать остались только стражи на посту, рулевой — и Эмгыр. Регис нашел его у носа судна — Император стоял, подставив лицо холодному ветру, сжав пальцы на борту, и вглядывался в колышущуюся темноту воды под ними.
В иных обстоятельствах, лекарь ни за что не стал бы нарушать его уединения — но сейчас каким-то непонятным внутренним чувством Регис ощутил, что правитель тяготится одиночеством, столкнувшись с призраком прошлого, против которого не мог бы помочь даже самый верный ведьмачий меч. Лекарь неслышно приблизился и встал за плечом правителя — Эмгыр не вздрогнул. Со дня парада он не задал ни единого вопроса, но в его присутствии теперь всегда был настороже. Регис сам от себя не ожидал, что эта потеря доверия так глубоко заденет его. Император не был ему ни другом, ни соратником — он был подопытным, любопытным научным материалом для исследования, и между ними никогда не существовало ни откровенности, ни пустых приятельских жестов. Они использовали друг друга, и были довольны этим симбиозом. Но сейчас Регис ощущал странную необъяснимую потерю, будто лишился не чего-то важного — а самой возможности это получить.
— Ваш друг разговаривает с Литой каждый вечер, — вдруг ровно произнес Эмгыр, не сводя глаз с темной водной глади, — никто, кроме нее, его не видит, но, когда он приходит, даже стражи боятся стоять у ее дверей. Он могущественное существо.
Регис тонко улыбнулся — Император сказал «он», а не «вы», словно позабыл или не хотел вспоминать, что и лекарь признался в своей нечеловеческой природе.
— Одно из самых могущественных, что мне известны, — подтвердил он сдержанно. В подробности они с Детлаффом вдаваться все же не спешили.
— Почему он служит Лите? — напрямую спросил Император и повернулся к лекарю. В его понимании реальности не существовало таких понятий, как дружба и привязанность, и Регис был явно не тем, кто должен был разъяснять Эмгыру, что это такое. Тем более, что он и сам не очень-то верил, что Детлаффа удерживала рядом с принцессой одна лишь сила симпатии. Слишком пугающей была сцена в чайной комнате Литы, когда она повелела Детлаффу появиться — а тот, явно не желая этого делать, вынужден был подчиниться. Их что-то связывало, что-то темное и непостижимое, и Регис не знал, как ответить на вопрос обеспокоенного отца.
— Я не знаю, — признался он, и брови Императора едва заметно приподнялись — он не ожидал такой откровенности. Человек, привыкший ко лжи, надеялся, что Регис попытается успокоить его, но тот никогда не врал Императору прямо в глаза. Лишь немного недоговаривал от случая к случаю.
— Вы доверяете ему? — на этот раз правитель смотрел пристальней, выискивая в лице Региса признаки непрозвучайвшей лжи.
— Больше, чем себе, — ответил лекарь, и это была чистая правда.
Больше о Детлаффе они не разговаривали.