Геральт поймал Региса во внутреннем саду дворца. Вампир давно понял, что ведьмак выследил его, и наблюдал за ним издалека, давая старому другу возможность оглядеться, но готовый отвадить его от всего, не предназначенного для чужих глаз.
— Шпионишь? — спросил Геральт, медленно шагая к обрётшему плоть Регису по каменной тропинке. Тот улыбнулся.
— Здравствуй, дорогой друг, — сказал он, — ты же знаешь — я просто люблю быть в курсе всего.
— Служба Нильфгаарду плохо на тебя влияет, — покачал головой ведьмак, — политические интриги никогда раньше тебя не занимали.
— Ты ошибаешься, — ответил Регис, подходя к другу вплотную, — политика интересует меня ничуть не меньше прочих законов бытия. Для разумных существ, живущих в этом мире, она не менее важна, чем превратности погоды или алхимические законы. Люди могут ничего о них не знать, но подчиняются им, в независимости от своего положения и ума.
— Узнаю старого друга, — хмыкнул Геральт, и они наконец обнялись. — Какие новости за морем? — поинтересовался ведьмак — таким тоном, словно совершенно не ждал ответа, лишь поддерживал беседу.
— Тебя интересует что-то конкретное? — спросил Регис, склонив голову к плечу. В друге легко было заподозрить чужого разведчика — алхимик знал, что Йеннифер волновало здоровье Императора, единственная тайна, в которую она никак не могла проникнуть. И чародейка, возможно, рассчитывала, что чувство долга придворного лекаря померкнет перед дружескими чувствами.
Геральт же пожал плечами.
— Ты ведь знаешь, меня ничто по-настоящему не интересует, — ответил он, — но сейчас слишком много дорогих мне людей оказались замешаны в дела, находящиеся за пределами моего интереса — и понимания. Я не могу остаться в стороне, когда речь идет о Цири.
Регис нахмурился. Отчего-то эта простая мысль до сих пор не приходила ему в голову. Судьба Эмгыра, Нильфгаарда, Темерии и всего Севера едва ли могли взволновать Геральта настолько, чтобы он решился выведывать у старого друга то, что тот не хотел рассказывать, но Цирилла… Названная дочь ведьмака была не просто втянута в политическую игру — она находилась в самом ее центре. Главная героиня трагедии, премьера которой готова была вот-вот состояться. Пусть Эмгыр все еще носил корону, а право командовать войсками было отдано Фергусу, Цири была надо всем этим. Ведьмаку сложно было отвыкнуть от того, что веселая девчонка, пусть с исключительными способностями, но навсегда оставшаяся для него неразумным дитя, которое необходимо было защищать, превратилась в военачальника и политика, решавшего судьбы всей Империи, перехватившая у Императора бразды, и правившая колесницей жизни уверенной твердой рукой.
— Она ничего тебе не рассказывает? — сочувственно спросил Регис, вглядываясь в глаза друга. Тот невесело усмехнулся.
— Как-то я спросил у нее, что происходит, — ответил он, — она поцеловала меня в лоб и сказала «Все в порядке, Геральт». И в тот момент я впервые почувствовал себя таким старым, что хоть ложись и помирай.
— Ничего не в порядке, — со вздохом ответил Регис — скрывать правду не было никакого смысла, — Цири намерена воевать. Причем, видимо, как обычно — не в штабе, рядом с Фергусом, не в императорском дворце, рядом с отцом, а на самом что ни наесть поле боя, с мечом в руках и отвагой в сердце.
— Хреново, — немного помолчав, произнес Геральт. Он знал, что на решение дочери, как и всегда, никак не мог повлиять, и это была его самая главная, самая обидная слабость.- Значит, и мне придется вместе с ней — с мечом и отвагой, ну ты понимаешь.
— Думаю, за это стоит выпить, — внес предложение Регис, и лицо друга немного просветлело.
Отмечали будущие победы они в удивительной компании — и в удивительном месте. Геральт заявил, что его уже тошнит от дворца, и потому повел друга за городские стены — к самому сердцу осушенных болот. Там, нетронутая, стояла полуразрушенная башня какого-то древнего алхимика, и в своем новаторском раже, стремясь каждый клочок родной земли применить с пользой, Анаис не решилась ее снести. К компании присоединился еще один ведьмак, почти не знакомый Регису. Ламберту, едва оправившемуся после долгой болезни, Кейра — так, оказывается, звали белокурую чародейку — запрещала почти все, и он запросил у Геральта политического убежища, а тот не нашел причин ему отказывать. Последним к их компании присоединился, как ни странно, Вернон Роше. Регис, надеявшийся застать его рано или поздно, был поражен такой удачей. У командира, по его словам, выдался нелегкий день. Накануне он отправился в лесную ставку своего отряда, провел подсчет сил и смотр маленького войска.
— После Йуле, — говорил Роше, передавая Ламберту початую бутылку мандрагоровой настойки, — мы с ребятами выдвинемся во Флотзам. В рот я ебал эту гребанную дыру, но, похоже, именно там планируется первое полномасштабное наступление. Наша задача — сделать так, чтобы война не началась раньше времени. Семь лет назад мы уже остановили одну, но, боюсь, на этот раз так легко не выйдет.
Регис пристально смотрел на командира, почти не скрывая своего интереса. Вблизи тот выглядел еще моложе, чем было заметно глазам ворона-шпиона. Для того, кто почти всю жизнь провел в сражениях, Вернон Роше не тянул даже на полные тридцать лет — слишком свежим было его лицо, несмотря на усталость, слишком живыми — глаза цвета туссентского шоколада, слишком точными — жесты, даже немного смазанные действием настойки. Вернон Роше мог быть салагой в собственном отряде, солдатом, никогда не знавшим войны, но Регис знал, что это далеко не так.
— Ну хоть на свадебке погуляешь перед смертью, — усмехнулся Ламберт, делая большой глоток из горлышка. Недавно избавленный от проклятья, он еще не успел вернуть себе быстроту реакции и четкость жестов — руки ведьмака слегка подрагивали, а пьяный взгляд поплыл быстрее, чем у остальных.
— Да уж, меня обрадовали известием, что на этой свадьбе я буду посаженным отцом Анаис, — недовольно отозвался Роше, хотя Регис чувствовал под этим ворчливым тоном скрываемую гордость. Вернон Роше вырастил и воспитал юную королеву, а теперь выдавал ее замуж. Чем не повод гордиться?
— И никого не смущает, что ты все еще — осужденный преступник? — поинтересовался Геральт. Он оставался в компании самым мрачным из всех, алкоголь на него почти не действовал, не помогал расслабиться — даже напротив, похоже, добавлял ведьмаку напряженности. Вопросы он задавал, как дознаватель на допросе. Вернон Роше, впрочем, этого не заметил.
— По случаю королевского бракосочетания, я помилован и чист перед Империей, — ответил он, — и смогу умереть в бою, нося собственное имя. Кажется, это идея Гусика.
Регис снова покосился на человека — на этот раз с любопытством совсем иного рода. Вернон Роше любил Анаис, но о том, что он полюбил еще и принца Фергуса, до сих пор догадаться было сложно. В сердце у этого удивительного человека, казалось, было столько любви, что он готов был делиться ею с любым, кого считал достойным. Правду говорил Эмгыр — король Фольтест, которому Роше тоже служил не только верой и правдой, но и по любви, умел выбирать себе слуг. Суровый командир, настоящий мастер жестокости, тот, кого боялись враги и почитали сторонники, предстал в совершенно новом свете, и Регис почувствовал, что с каждой секундой все больше проникается к нему симпатией. Он хотел бы стать другом Роше — если еще не было слишком поздно.
— Интересно, — выдал вдруг Ламберт, икнув и прикрыв рот ладонью, — как честная публика воспримет тот факт, что ты со времен своего регентства ни капли не изменился? До сих пор-то они себя убеждали, что обознались.