-- Черви!
Тогда подошли и другие, ворошили ложками каждый в своей миске.
-- Должно быть, не черви... Просто, вермишель так разварилась...
-- А это что? С ножками и с головкой? Вот так вермишель!
С неистощимым терпением выловили из всех трех мисок целую коллекцию. Черви были настоящие, коротенькие и толстые, с белой коленчатой спинкой, с коричневатой головкой и такими же ножками. Слесарь разложил их на бумажке.
-- Постойте, не все... Тут еще плавают... Вот этот какой... Смотрите!
-- Пусть плавают. Достаточно.
Постучали в дверь. Слесарь свирепо бил каблуком, и лицо у него перекашивалось на сторону, а губы прыгали.
-- Подавайте начальника. Сию минуту!
Надзиратель, -- рыжий, с глазами холодного моллюска, -- прошел до лестницы, перегнулся через перила так низко, что лицо у него густо покраснело, и крикнул вниз, старшему:
-- Скажите в контору: начальника требуют.
Старший, внизу, пил чай. Он положил на блюдце кусочек сахару, вытер усы и, передвинув на затылок фуражку, чтобы козырек не мешал смотреть вверх, недовольно окликнул:
-- Кто?
-- Общие политические.
-- А, что б их... Начальник с утра в город уехал.
Не спеша, мягко ступая войлочной обувью, рыжий вернулся к камере троих, открыл волчок и спокойно сказал:
-- Начальника нету. Уехавши.
У слесаря дергались губы, старший казак смотрел в окно и напевал что-то гневное, машинально отбивая рукою такт. Младший сидел, поджав ноги, на постели и жевал хлеб. Все волновались, и странно, и досадно было, что рыжий так спокоен, а его глаз, в захватанной до черноты дыре волчка, неподвижен и холоден.
Слесарь пригнулся к самому волчку, -- чувствовал, как от рыжего пахнет махоркой и луком.
-- Нам дела нет. Все равно. Давайте помощника.
Рыжий надзиратель опять сходил к лестнице, а старший опять положил сахар на блюдечко, сдвинул назад фуражку, а потом прошел через двор в контору, засунув руки в карманы шинели и побрякивая шашкой.
Явился младший помощник. От него пахло не луком, а какими-то крепкими духами, и, поэтому, он показался слесарю еще противнее рыжего надзирателя.
Помощник, рассматривая червей, приподнялся зачем-то на носки, потом сморщил лоб, как от боли, а губами улыбнулся и ласково предложил переменить суп.
-- Это, господа, ничего. Пища у нас, вообще, очень хорошая. Это случайность. Кроме того, черви не мясные. Уверяю вас, что не мясные.
И мигнул стоявшему в дверях надзирателю, что бы он забрал миски.
-- Ого! -- сказал старший казак и загородил своей спиной весь обед. -- Суп и черви останутся у нас. И подавайте нам товарища прокурора. Мы будем жаловаться.
* * *
Каторжанин Перадзе, проходя с прогулки в свою камеру, остановился на мгновение у номера семнадцатого и, придерживая одной рукой кандальный ремень, другою просунул в щель волчка крошечный комочек бумаги. Надзиратель в это время возился с замком номера двадцать второго, -- и ничего не видел.
Комочек задержался немного, как бы раздумывая, в скользкой амбразуре волчка, потом спрыгнул на пол и беззвучно подкатился к самой койке, на которой лежал новый.
Новый, должно быть, спал. Он лежал, повернувшись лицом к стене, и крепко закрыл глаза.
Комочек остался на месте и терпеливо ждал, ярко белея на затоптанном асфальтовом полу.
В узкое окно протянулась, как легкая прозрачная материя, полоса солнечных лучей, позолотила бумажный комочек, передвинулась влево. Нарисовала на белой стене замысловатую серебряную фигуру -- и погасла. Начало смеркаться. Под сводом потолка скопилась голубоватая тень, опускалась все ниже и ниже, беззвучно соскальзывая по пыльным углам. Контуры тускнели и стушевывались, но маленький комочек белел с прежней отчетливостью.
Когда новый отвернулся от стены и открыл глаза, он долго смотрел на сгущавшиеся тени. Они подкрадывались к новому со всех сторон, ложились на его худое, серое лицо, припадали к бескровным губам, как будто посылали им неслышные и холодные поцелуи.
Новый встал и быстро выпрямился, словно хотел отряхнуть с себя эти тени. Но они только тревожно всколыхнулись, помутнели еще больше и опять, беззвучные и вкрадчивые, вернулись на прежние места.
Новый прямо рукой, не глядя, нащупал на столике свои очки, старательно надел их, и выправил из-за ушей прижавшиеся там длинные пряди волос. Прошел умещавшиеся вдоль камеры восемь шагов, повернул обратно и тогда почувствовал, что в камере есть что-то новое. Сначала это явилось, как смутное подозрение, затем перешло в уверенность. Тогда уже новый внимательно осмотрел все предметы, один за другим выделяя их из голубого сумрака, и нашел бумажный комочек. Он спрятал его в карман как раз в ту самую минуту, когда дверь слегка приоткрылась, и рука невидимого человека просунула из коридора в камеру горящую лампу.