-- Конечно. Семь дней -- и смерть.
-- Семь дней...
Младший закрывал глаза и старался понять, что будет с ним через семь дней. Но это было трудно. И младший быстро открывал глаза, стряхивал думы, весело говорил о разных веселых пустяках и шутил по поводу последнего куска хлеба, который был съеден за вечерним чаем.
Однако же, в последний момент было решено большинством, -- двух против слесаря, -- пить воду.
-- В случае, если требования не будут удовлетворены, то более длинная голодовка произведет и более сильное впечатление. Семь дней иди пятнадцать -- это разница. Ведь, на воле, конечно, узнают и будут прислушиваться.
* * *
По утрам два кухонных служителя разносили на больших деревянных лотках нарезанный суточными порциями хлеб. Сопровождавший их надзиратель явился после раздачи в контору и доложил:
-- Общие политические и номер семнадцатый не берут хлеба.
В конторе был один только младший помощник. Выслушал надзирателя, он прошел в кабинет к начальнику и, немного изогнув вперед затянутое в новенький мундир туловище, доложил там тоже самое.
Начальник сказал: "Гм!" -- обмакнул перо в чернильницу и подписал какую-то ведомость.
-- Еще что?
-- Ничего-с. Каково будет ваше распоряжение?
-- Хлеб положить им на столы. Проголодаются и съедят. Выберите куски помягче, и что бы корка была не сожженная, а покрасивее... Да еще смотрите, как бы не пошло какой-нибудь болтовни среди уголовных!.. Все.
Через полчаса, когда начальник, собираясь ехать в город с докладом, садился в экипаж, к нему опять подошел помощник, изгибал корпус и держал руку у козырька новенькой фуражки.
-- Смею обеспокоить... Общие выбросили хлеб в форточку, а семнадцатый затолкал в парашу. Прикажете раздать еще?
-- Не нужно. Дар Божий -- и в парашу? Не нужно. -- Начальник ткнул кучера в спину. -- Погоняй!
Помощник посмотрел вслед быстро удалявшемуся экипажу, повернулся на каблуках и пошел к себе на квартиру, -- в светленькую комнату с кисейными занавесками, -- играть на гитаре.
* * *
Слесарь выкурил одну за другой две папиросы и почувствовал, что в глазах у него немного потемнело, а вся камера, с дверью, решеткой и двумя казаками, начала медленно и плавно раскачиваться из стороны в сторону. Это ощущение живо напомнило слесарю одно из детских впечатлений, -- первую папиросу. И даже знакомая тошнота сухими и болезненными спазмами поднималась из желудка к горлу.
Слесарь затоптал окурок и, укладывась на постель, сказал:
-- Шабаш. Больше курить нельзя.
Голодали второй день.
Вчера время ушло шутя. В лихорадочном напряжении быстро пробежали часы до самой вечерней поверки. Младший, готовясь ко сну, весело похлопывал себя по тощему животу.
-- Авось гусь с капустой приснится... Или буженина. Вот и обед будет.
-- Да, буженина -- это... -- начал было старший, но замолчал и отвернулся носом к стене.
Утром слесарь развернул свою забытую тетрадь, сел писать. Писал до прогулки, ероша волосы и скрипя пером. Казаки, лежа, читали.
После полудня старший нервно заходил из угла в угол. Снял свой ременный пояс, провертел в нем новую дырку и опять надел, потуже. Младший предложил читать вслух.
-- Правда... Это развлечет. Что-нибудь по истории.
Нашли книгу и долго читали о том, как где-то в Италии, в конце средних веков, один герцог низверг с престола другого, а потом отравил третьего и женился на его вдове. Но все это было очень далеко и бледно и не заставляло напрягать мысли и внимание.
-- Как-то скучно написано... А что, завтра тоже будут такие же спазмы в желудке?
-- Нет, это, говорят, проходит. Напрасно мы гуляли. Лишние движения сильно истощают.
-- А семнадцатый гулял?
-- Можно справиться.
-- Да, ведь, он может быть, не голодает. Он ничего не ответил.
-- Если голодает, то ему труднее, -- в одиночестве. Нет примера перед глазами.
-- Да, один...
К вечеру младший лежал на своей постели, уткнувшись лицом в подушку, и упорно молчал. Слесарь держался бодро. Много хлопотал, чтобы получить известия о номере семнадцатом.
И почему-то, когда стало известно, что новый не только голодает, а даже не пьет воды, пролежал целый день на койке и не захотел говорить с помощником, -- всем сделалось веселее, и притупившееся уже сознание подвига вспыхнуло с новой силой.
Младший уверял, что теперь он чувствует себя совсем хорошо...
-- Никакого голода. Только небольшая слабость. Это совсем пустяки. Завтра не пойдем на прогулку.
На третье утро, после длинной и кошмарной ночи, проснулись с тяжелой головой, -- как будто, с похмелья. Еще не открывая глаз, прислушивались с своим чувствам, со смутной боязнью чего-то рокового, приближавшегося медленно, но неизбежно.