Басе принял приглашение и занял самое нижнее место. Староста сказал с важностью:
— Собрались мы здесь, чтобы чествовать полнолуние. Каждый из нас по очереди должен сочинить об этом стихи. Понатужься и тоже придумай что-нибудь.
— Прошу меня извинить, — сказал Басе. — Я человек ничтожный. Как мне посметь принять участие в развлечениях такого уважаемого общества?
Сказал он это не потому, что презирал этих бедных людей, и не затем, чтобы пошутить над ними, а лишь не желая смущать их превосходством своего таланта и радуясь тому, что и в такой дикой местности люди любят поэзию. Но они не поняли его намерений, принимая его за необразованное и грубое существо, каким являются все нищенствующие монахи, думающие лишь о том, как бы выпить и поесть на дармовщинку. Поэтому они закричали:
— Ну, ну, худо ли, хорошо ли, сочини хоть одну строчку, всего пять слогов.
Басе улыбнулся, сложил почтительно руки и сказал:
— Если вам так угодно, не посмею я отказаться. Вот вам одна строчка:
Тут они начали смеяться и кричать, перебивая друг друга:
— Новолуние! Вот дурак! Глупый, как редька!
А староста сказал, поучая:
— Как же ты говоришь «новолуние»? Разве ты не понял, что стихи должны быть о полной луне?
Но другие перебивали его, восклицая:
— Да пусть его! Тем смешней! — И, вскочив со своих мест, столпились вокруг Басе, смеялись и насмехались.
Но он продолжал:
Тут они поняли, что никто из них не сумел бы выразить таким тонким, едва уловимым намеком томление о сияющей красоте луны, долгое ожидание я восторг этой ночи. В восхищении, изумленные, они спросили его имя.
— Мое ничтожное прозвище — Басе, — сказал он.
И все они склонились перед ним до земли, прося прощения и воздавая ему почести, потому что имя Басе известно по всей земле от края и до края: пастуху на крутых горных склонах, рыбаку на пустынном морском побережье — всем.
КРАСНЫЕ ЦВЕТЫ ЭДО
Один лист закружился, упал с ветки. Второй оторвался, лег рядом с ним. Вдвоем не так печально, не так ли?
Один за другим багровые листья кленов, колеблясь, падают. Все осыпались. Наступила зима.
Токуити проснулся и увидел, что вся комната полна чистым сверкающим светом.
— Первый снег выпал! — закричал он и выбежал в сад.
О-Кику уже стояла там, неподвижная, очарованными глазами смотрела на снег.
Пришел Хироси, прибежала Мицуко. Все стояли, смотрели на снег.
Снег выпал ночью, под утро ветер прогнал тучки, и теперь солнце светило яркое и холодное с большого голубого неба. Снег сверкал, пронзительно белый и прозрачный. От него пахло свежестью — чуть уловимый аромат, нежней и легче запаха цветов.
Внезапно Токуити почувствовал, что у него защипало глаза. Не оттого ли, что снег такой ослепительный? Он протер глаза рукой — это не помогло. Какая-то мутная пелена застилала все вокруг. В воздухе замелькали мохнатые черные хлопья. Снежные хлопья пушистые и белые и тают на ладони. А эти прилипли к коже, и нельзя их стереть. Вдруг О-Кику закашлялась и не могла остановиться.
— Сажа! — удивленно вскрикнула Мицуко, глядя на свои растопыренные пальцы. — Где-то горит!
Все подняли глаза и увидели, что день как будто померк, и ветер несет клубы дыма, и будто серым и едким туманом окутало дом и деревья.
— Горит далеко, — сказал Хироси. — Но пламя, подхлестываемое ветром, может перелететь сразу две-три улицы. Надо приготовиться.
С бледными лицами, но, двигаясь спокойно, все тотчас вернулись в дом. О-Кику сняла со стены и свернула изображение богини красоты и вместе с Мицуко собрала и связала в два больших узла одежду и постели. Хироси тщательно завернул кукол, а свои инструменты завязал в платок и спрятал в рукав. Все это они вынесли из дома и остановились у ворот.
Ветер дует во всех направлениях, как открытый веер, — сказал Хироси. — Неизвестно, откуда придет огонь и куда нам уходить. Сядем и будем спокойно ждать.
— Прошу извинить меня, — сказала О-Кику. — Может случиться, вы ничего не забыли? Что-нибудь очень важное? — И она значительно посмотрела на брата.
— Забыл, забыл! — проговорил Хироси и торопливо вернулся в дом.