Он так торопился, что, поднимаясь по ступенькам, нечаянно ударил ногой сидевшего на пороге человека.
Всем известно, что голова — самая уважаемая часть тела, а ноги — самая низкая и презренная. Поэтому к тем, кто делает шляпы, шапки и колпаки, относятся с уважением, и им по закону даже позволено носить за поясом один меч. А тех, кто плетет сандалии, ставят наравне с мясниками, кожевниками, живодерами и палачами, брезгуют прикоснуться к ним и даже не считают людьми/а самыми презренными созданиями. Нет большего оскорбления, чем толкнуть человека ногой, и поэтому Рокубэй очень испугался. Он уже собрался упасть на колени и покорно извиниться перед тем, кого невольно обидел. Но, обернувшись, заметил, что это всего-навсего старая женщина и к тому же нищенка.
Рокубэй отвернулся и хотел переступить через порог, но нищенка схватила его за подол и закричала:
— Ах, красавица, отчего же так невежлива? Гордишься шелковым платьем и набеленным личиком? Пройдет немного лет, и станешь ты еще уродливей меня! Откуда ты знаешь, кто я и кем была? Может быть, так я была знаменита своей красотой, что по всей стране при одном воспоминании обо мне людей охватывает сладостная тоска и они рады были умереть, лишь бы еще раз встретить меня. Откуда ты знаешь, может быть, я сама Оно-но Комати?
Рокубэй, тщетно пытавшийся вырвать свое платье из ее цепких когтей, остановился и спросил:
— А кто такая Оно-но Комати?
Дзюэмон громко засмеялся и воскликнул:
— Оно-но Комати жила тысячу лет назад!
— А когда она умерла, ты ведь не знаешь? — ядовито спросила нищенка. — Ведь никто не видел ее тела, и, может быть, за свой страшный грех она все еще бродит по дорогам.
— Кто это Оно-но Комати? — повторил Рокубэй.
— Дай мне серебряную монету, я тебе все про нее расскажу.
Хозяин, вышедший встретить гостей, нагнулся к Рокубэю и шепнул:
— Госпожа, она могла бы развлечь вас своим рассказом, пока я приготовлю закуску.
— Ладно, пусть рассказывает, — сказал Рокубэй. — Но лишнего серебра у меня нет. Хочешь, отдадим тебе все, что останется на блюдах после того, как мы поедим?
— Я голодна и согласна рассказывать за остатки вашего ужина, — сказала нищенка, отпустила полу Рокубэева платья, села поудобней, расправила свои лохмотья и начала рассказ.
РАССКАЗ НИЩЕНКИ: КАК ОНО-НО КОМАТИ
ПОКИНУЛА ДВОРЕЦ
У прекрасной Оно-но Комати, дочери Иосидзанэ, князя Дэва, было, наверное, тысяча платьев, и она надевала на свое узкое тело сразу по шесть и по восемь халатов, один поверх другого, так что, когда она садилась, несгибающиеся складки одежд волнами окружали ее, и она казалась пышно распустившимся цветком пиона. А когда она вставала и шла, ее длинные и широкие шаровары — соломенно-желтые или травянисто-зеленые — и заложенный складками шлейф, висевший на помочах с плеч, тянулись и извивались за ней по полу, как листья цветка ириса.
Оно-но Комати была так прекрасна — во всей стране не было ей равной. Золотые птицы были приколоты на вороновых крыльях ее волос, таких длинных, что они стлались черным водопадом по спине до пят и на целый локоть волочились за ней следом. Ее брови были обриты наголо, и искусственные брови, короткие, густые и пушистые, похожие на толстеньких гусениц, наклеены посреди лба, что придавало лицу вид высокомерной невинности.
Оно-но Комати жила во дворце с мраморным крыльцом и тремя рядами колонн из дерева кедра, окрашенных киноварью. Она ездила в повозке на высоких колесах, которую влекли быки, белые или красные.
Оно-но Комати принимала участие во всех забавах молодой императрицы. Весной на празднике в храме Камо она сидела в императорской галерее, небрежным взором следя за играми фокусников и танцами молодых придворных. В летние ночи, когда все кусты парка были усеяны изумрудными крылатыми огнями, то вспыхивающими, то гаснущими, она, подколов сбоку шаровары, чтобы не мешали легким движениям, ловила веером светлячков. Будто привлеченные ее красотой, они во множестве слетались к ней, так что ее веер светился в темноте, как зеленоватая луна, и ее добыча была всегда больше, чем у других дам.
Все придворные господа были влюблены в Оно-но Комати. Едва наступало утро, они посылали своих пажей, чтобы передали ей любовные стихи, изящно переписанные на осыпанной золотыми блестками бумаге, привязанной к цветущей ветке. Так много их Пило, как дождевых капель в летнем ливне.
Только молодой капитан императорской гвардии Сии-но Сёсё не писал ей стихов. Это казалось ему так невозможно, как если бы вздумал он послать любовную записку богине.