Жители морского берега, где царствуют приливы и отливы, тоже имеют особый ритм, приноравливаясь к регулярному затоплению берега (эту часть берега называют литоралью), или наоборот ― к его обсыханию. Например, чайки на полярных морях наиболее активны в отлив, когда море уходит и что-то «забывает» на литорали. И не важно, день это или ночь. Периодичность приливов ― около 12 часов и 25 минут.
Да, многие животные имеют суточный ритм жизни, они спят ночью и бодрствуют днём. Или наоборот, если это животные ночные. Этот ритм ещё называется циркадным. Но всё же большинство животных живут по 24-часовому ритму не потому, что это самый лучший ритм для организма. Просто наша матушка Земля крутится вокруг оси с таким периодом, навязывая нам, жителям своей поверхности, именно такой ритм ― век за веком, поколение за поколением.
Наверняка многие замечали, что ложиться спать каждый день в одно и то же время ― не всегда получается. И вовсе не потому, что дела не дают или кто-то мешает. Просто спать не хочется ― читаешь, валяешься, перебирая что-то в голове... Когда есть какое-то интересное занятие вечером, то засидеться и забыть про сон ещё проще. А утром в нужное время с трудом встаёшь.
Мы, работая в тундре при круглосуточном освещении, много раз пытались соблюдать правильный режим, но что-то всегда мешало и сутки затягивались. И вот мы попробовали: давай работать, пока работается, а потом спать, пока спится. Понравилось. Вот так, легко и стихийно, возник режим, в котором было всё по потребности. Только потом мы заметили, что в наших «сутках» всегда около 36 часов ― немного больше или меньше.
И готов поклясться любыми святыми, что чувствуем мы себя и в начале, и в конце экспедиционного сезона вполне нормально. Мы не всегда работали только вдвоём, и могли посмотреть, как наш ритм воспринимают другие соратники по экспедиции. Большинство к нашему режиму легко привыкали и не пытались его изменить. Но некоторым это давалось труднее. Одного из наших коллег в четыре часа утра всегда неимоверно тянуло в сон, и это продолжалось около получаса. Стоило ему перетерпеть или вздремнуть всего несколько минут, и он становился снова вполне дееспособным. Другой наш спутник не спать мог долго, но вот проспать больше девяти часов ему никак не удавалось. Он вставал, что-то делал, и если не уходил куда-то от лагеря, то натурально изводил нас. Естественно, ему хотелось есть, и он разводил костер, трещал дровами, брякал котелками-ложками. В общем, не давал нам спать. И ещё уверял, что больше девяти ему и не надо, а не спать обещал вместе с нами ― все 24 и плюс ещё те, что он недоспал. И действительно, первые несколько дней он самоотверженно держался, но зато потом бухался на целые сутки и не вставал даже поесть. После этого он был уже совсем «свой», то есть переходил на 24:12.
Позднее мы узнали, что такие длинные сутки выдумали первыми не мы. Дежурство ненца-оленевода в стаде длится 24 часа, после чего его сменяет другой пастух, а этот едет на упряжке в чум отсыпаться.
А однажды в одной газете Сергею попалась заметка. В ней шла речь об эксперименте, который поставили медики в пещере на Тернопольщине. Два добровольца-спелеолога, тоже медики, спустились под землю. Им дали приборы для контроля за состоянием здоровья, снабдили необходимыми предметами быта, питанием. Но лишили их часов и других ориентиров времени. Общение с внешним миром было односторонним, они докладывали в молчащую телефонную трубку результаты анализов и физиологических измерений ― перед сном и после сна.
Уже выйдя на поверхность, подземные участники эксперимента узнали, что через несколько дней после спуска они перешли на 36-часовые сутки. С физиологией у них было всё в порядке, всё время в пещере они продуктивно работали, на здоровье не жаловались. Под землёй был проведен месяц, но в дневниках спелеологов значилось всего 19 дней.
Мы читали эту заметку с большим интересом, даже с восторгом и гордостью. Ещё бы! Ведь мы даже при наличии часов и солнца угадали потребности организма и подчинились им.
Значит, несмотря на ритм 16:8, или более-менее близкий к этому, навязанный нам астрономическим ритмом и многовековым грузом нашей истории, наш организм способен сам выбирать другой ритм, более подходящий.
Позднее мы познакомились с другой литературой по биоритмам спелеологов, и узнали, что не у всех стихийный ритм был с периодом 36 часов, а были и другие ― от 24 до 48. Но меньше чем 24, кажется, ни у кого не было. Были и другие факты, которые мешали нам очень уж любить наши ненормальные «сутки». Это и наши «трудные» коллеги, и статьи по физиологии биоритмов. Но всё равно, в этих 36 часах что-то есть.