Когда я уже намереваюсь слезать и ощупываю задеревеневшей ногой сучок, что пониже, вижу, как внизу качаются небольшие ёлки, густо облепившие опушку поляны. Ветра внизу нет, я предполагаю, что это Сергей и собираюсь его окликнуть. И тут вижу среди ёлок рыжевато-бурую медвежью спину, какие видел до сих пор только в зоопарке и в цирке.
Я очень доволен, что вижу живого дикого медведя, и мне становится очень радостно. Не сразу понимаю, что радостно мне потому, что я тут, на дереве, а он там, внизу. И хотя медведь есть медведь, меня раздирает какое-то необъяснимое и неудержимое хулиганское желание. Набираю полные лёгкие воздуха и ору очень громко и страшно. Просто ору, без всяких слов ― зачем они медведю? Вижу, как он резко подпрыгивает, застывает на какое-то мгновение ― и пропадает. Сильно качаются одна за другой две ёлки, несколько раз слышно лёгкий хруст, что-то мелькает в прогале. И всё. Тихо. Никакого испуганного рёва, треска валежника, грохота падающих деревьев, уроненных убегающим большим зверем.
Мне смешно и немного страшно. От этого всего и оттого, что ноги мои затекли, а руки устали, спускаться трудно. Временами прижимаюсь к приятно пахнущему стволу ели, чтобы просмеяться и немного передохнуть. Очень к месту вспоминается частушка:
Я сейчас чем-то похож на того зайца, хотя и без лома. И ещё помню, в каких-то старых книжках ярко описано такое загадочное и очень впечатляющее явление, как «медвежья болезнь». Якобы медведь, когда очень пугается, весь исходит ужасным поносом. И даже, бывает, с перепугу перестаёт жить. Вообще-то я в такие предания не верю. Однако даже неясная перспектива найти в ельнике сильно испачканного, но зато такого большого и съедобного зверя кажется не только смешной, но и заманчивой: столько свежего мяса после однообразного консервно-кашного стола ― это не так уж плохо. И никакого браконьерства. Вроде как он сам... Хм... Я приостанавливаюсь на очередном сучке и размышляю. Возникает новый вопрос: что это тогда ― дохлятина или дичь? Если дичь, то браконьерство. А если дохлятина, то как её есть?
В некотором сомнении задерживаюсь на нижних ветвях дерева: а что, если он жив, да ещё и мстителен? Ещё раз осматриваюсь и смело спрыгиваю вниз. Отряхнувшись, вешаю на себя снаряжение и иду туда, где видел медведя. То и дело останавливаюсь, прислушиваюсь, приглядываюсь и даже принюхиваюсь ― никаких свидетельств присутствия медведя или следов его болезни. Ощупываю на боку нож. Это не абсолютно надёжное оружие против медведя, но всё-таки оружие.
Следы видны плохо. В том месте, где медведь высовывался из ёлок, сильно содрана лесная подстилка в нескольких местах ― видимо, он здорово рванул с места. Дальше, под пологом высокого ельника, сквозь который я сверху ничего не мог видеть, косолапый убегал в гору большими прыжками, сшибая кочки и сдирая когтями мох. Потом перешёл на шаг. Никаких следов медвежьей болезни не видно. Моя несостоявшаяся жертва спокойно и уверенно уходила подальше от места нашей встречи, от нашего участка и от лагеря. Повезло косолапому, что я с ним ничего не сделал, думалось мне. Но тут же отметил про себя, что это несколько самоуверенно. Может, это мне повезло, что я был на дереве, а потому вёл себя так дерзко? Ведь медвежья болезнь бывает, говорят, не только у медведей.
Моё возбуждение почти улеглось. Сажусь на валежину, достаю сигарету. Из спичечного коробка вываливается скорлупка свиристелиного яйца и безнадёжно теряется в нагромождении полусгнивших сучьев, кустистых лишайников и зелёного мха. Резко портится настроение. Не из-за скорлупки. Становится очень стыдно ― то ли перед собой, то ли перед медведем за столь непристойное поведение одного из вроде бы культурных представителей вроде бы цивилизованного человеческого племени. Становится очень противно. Очевидно, я был не прав.
Встретиться с «хозяином» нам больше не довелось. Видимо, наша встреча приятных воспоминаний у него не оставила. Но другой медведь, покрупнее, к нам приходил. Он съел яйца в одном из гнёзд таловок. Ну что такому зверине яйца таловки ― разворотил гнездо, лизнул, размазал всё по подстилке. И сам не наелся, и птичку обидел. Ещё он нашёл гнездо белобровика ― и тоже съел яйца, всё переворошил, измусолил. Гнездо было на земле. Когда поднялась густая высокая трава, многие белобровики стали строить гнёзда в этих наземных джунглях, а не на деревьях, как весной. Медведь этим воспользовался.